— А дети, внуки не помогают?

— Какие там внуки! — Прингл прошаркал к шкафу. — Я ж так и не женился. Пока в школе работал, все недосуг было семью завести. Да и кому сквиб сдался в мужья? А как в отставку вышел, так уже и смысла не было, значится.

Чайник закипел, фыркая и шипя. Прингл насыпал заварку прямо в чашки и залил ее кипятком. Пододвинул ко мне молочник, заполненный белесой жидкостью, по поверхности которой плавали мутные хлопья. От молока я отказался, а чай только пригубил — чашка не выглядела особенно чистой.

Прингл тем временем размачивал в чае сухарик.

— А вы, наверное, всех студентов помните? — спросил я.

Прингл осторожно надкусил сухарь.

— Ну, всех не всех… Девчонок-то я, почитай что, и не видал. Разве починить что — все ж ко мне бегали, то душ засорился, то в шкафах полки не держатся, то оконная рама в спальне рассохлась. Но к ним за просто так не попадешь. Надо было идти к декану, чтоб, значится, открыл вход в спальню, да чтобы профессорша какая-нибудь женского полу обязательно присутствовала. Ну, это и правильно…

Прингл заметно оживился, как все старики, когда речь заходит о нравах молодежи.

— Тогда приличия соблюдали! При директоре Блэке даже не разрешали парням с девчонками за одной партой сидеть и на одной стороне стола за обедом. Потом-то, конечно, таких строгостев уже не стало, но все равно все было, как полагается. Не то, что теперь — страмота одна… Завели моду целоваться по кустам! Я такие парочки шугал, у меня не забалуешь. А сейчас, слышь-ка, попробуй им что скажи — сразу бегут жаловаться директору. Это мне Филч рассказывал, когда еще навещал меня поначалу. Я так считаю, не к добру это все. Только никому и дела нет… А ты почему не ешь? Бери сухарик.

Я из вежливости взял сухарь и постарался вернуть беседу в прежнее русло:

— А мальчишек, значит, всех помните?

— Да тоже не всех, — ответил он, прихлебывая чай. — Которые тихони или отличники, ко мне не попадали, так я их и не знаю. Зато таких, как вы с Розье, — он хмыкнул, — кабы забудешь!

Это верно. Школьный смотритель в наши времена ведал по совместительству наказаниями, и мы с Ивэном одно время были у него постоянными клиентами. На третьем курсе Принглу надоело видеть нас чуть ли не через день, и он выдал нам «абонемент» на год. После этого мы, независимо от того, провинились или нет, являлись к нему каждую субботу, чтобы получить свои шесть горячих. Его это устраивало, нас тоже, потому что целую неделю можно было вытворять, что угодно, — все ведь оплачено вперед.

Дела шли прекрасно, пока мы с Розье своими выходками вконец не довели Слагхорна. Лавочку с абонементом прикрыли, нас загнали на две недели в карцер, а Принглу на будущее строго запретили заключать сепаратные договоры с учениками.

— …И порядок зато был, — Прингл тем временем опять сел на прежнего конька, — не чета нынешнему! Дети — оно, конечно, дети, им бы побегать да попрыгать, но все подряд дозволять нельзя. Дамблдор-то как стал директором, так дал всем волю, чего хочешь, того и делай. Вот они с цепи и сорвались: учителям хамят, старших в грош не ставят, учатся абы как. А в наше время выходили из школы приличными людьми, вот хоть ты, например…

Я не стал разочаровывать Прингла и сообщать ему, что успел отсидеть в Азкабане, а понятие «приличный человек» относится ко мне только с большой долей условности. Вместо этого спросил:

— А моего отца вы помните?

Прингл остановился на середине фразы и долго смотрел на меня, словно его внезапно разбудили.

— Ага, ага, — закивал он наконец. — Рэй его звали, верно? Неплохой мальчишка был, тихий такой, вежливый. Вроде он потом адвокатом стал?

— Вроде да, — согласился я. — А его компанию вы помните? Там еще был такой… Том Риддл.