— Вы меня помните? — спросил я. — Я Лестрейндж. Руди Лестрейндж.
Он долго рассматривал меня, потом неожиданно осклабился:
— А как же… Помню, помню. У тебя еще дружок был, Ивэн Розье, так?
— Да, — подтвердил я.
— Вот кто был оторва! — Прингл заулыбался. — Как дела-то у него?
— Никак, — ответил я. — Он погиб. Очень давно.
Прингл непонимающе смотрел на меня, жуя губами.
— Жалко, — сказал он наконец. — Хотя говорил я ему, что когда-нибудь шею свернет… А ты, может, в гости зайдешь? Хоть чайку попить.
Лицо у него вдруг стало жалобное, растерянное. Я сделал вид, что сомневаюсь.
— Ну, хорошо, только ненадолго.
Как выяснилось, бывший смотритель жил здесь же, в магическом квартале. Маленький двухэтажный дом отчаянно нуждался в ремонте и покраске. На крыльце Прингл долго вытирал растоптанные ботинки о коврик перед входной дверью, гремел ключами.
В доме стоял кислый старческий запах — окна тут, должно быть, не открывали последние лет десять. Стараясь дышать ртом, я прошел вслед за хозяином на кухню. В буфете громоздились пустые банки и кастрюльки, в раковине горой была свалена посуда, на столе стояла сиротливая сковорода с остатками жареной рыбы. Прингл поставил на плиту чайник и долго чиркал спичками. Ах да, он же сквиб… Я помог ему, коснувшись плиты палочкой, — дрова и растопка за железной дверцей с гудением вспыхнули. Прингл, сдвинув грязные тарелки на край стола, принялся выкладывать покупки, а я устроился на деревянном табурете.
— Надо же, как мы с тобой встретились. Хоть кто-никто меня споминает, — сказал Прингл и закашлялся. — А я думал, уже все забыли. То, бывало, цельный день: «Аполлион, почини, Аполлион, убери, Аполлион, туды, Аполлион, сюды». А как уволился, так сразу с глаз долой, из сердца вон. На прошлый Михайлов день мне девяносто лет сполнилось — думал, открыточку хоть пришлют со школы. Все ж таки ровно пятьдесят годков отработал, денечек в денечек. Нет, не прислали… Не нужен, вишь ты, никому.
Вот, значит, как его зовут — Аполлион. А я все пытался вспомнить и не мог. Привык, что его называют исключительно по фамилии.
— Вы давно вышли в отставку? — спросил я, глядя, как Прингл нарезает сыр большими кривыми ломтями.
— В семидесятом году, как Дамблдор, значится, стал директором. Кажная новая метла, она ж по-новому метет… Начинал-то я еще при директоре Блэке, потом Армандо Диппет стал. Потом, как он скончался, изволь, стало быть, Дамблдора слушаться. Нет, думаю, я уж в третий раз подделываться ни под кого не буду. Старого пса новым штукам не научишь, так я считаю. Ну и передал дела Аргусу, он парень молодой, здоровый. А я устал уже — шутка ли, вся школа на мне, и кажный день надо чистить, прибирать, чинить, чего детишки поломают. Силы не те, спину стало тянуть, вот и ушел на пенсию.
Старик, должно быть, давно ни с кем не разговаривал и теперь обрадовался возможности излить душу. А мне того и надо было.
— Пенсия-то хорошая? — поинтересовался я.
Он махнул рукой:
— Курям на смех! Тридцать галлеонов в зубы, и крутись, как знаешь. А теперича все подорожало, кажный кнат считать приходится… И домовладельцу заплати, и харчи купи, а не приведи Мерлин заболеть — так дешевле сразу в гроб лечь и крышку заколотить. На зелья вона сколько уходит! Так и перебиваюсь.