Именно поэтому Эванс задумал поставить что-то грандиозное, снять фильм, который стал бы гвоздем сезона. Основываясь на живописных рассказах Джеймса Хаскинса о ночном клубе в Гарлеме в 1920-х годах, Эванс представлял «Клуб “Коттон”» как произведение, в котором смешались два жанра – фильм о гангстерах и мюзикл. Между прочим, в реальности это был клуб, с которого начались карьеры Кэба Кэллоуэя, Эллы Фицджеральд, Лены Хорн и Дюка Эллингтона. Клуб имел и политическую изюминку: все танцовщики, актеры и комедианты, а также длинноногие старлетки были темнокожими, а клиентура клуба состояла только из белых, которые по большей части были нарушителями закона. Это была эпоха, когда Голландец Шульц и Счастливчик Лучано поделили между собой районы Манхэттена. Эванс пообещал, что его фильм будет «“Крестным отцом” с музыкой». Развив беспрецедентную активность, он планировал сделать эту эпопею об эпохе джаза своим режиссерским дебютом.
Но студии не спешили. К мюзиклам относились с осторожностью, а к чернокожим актерам – с особой осторожностью. К тому же Эванс еще даже не написал сценария. Да что там сценарий! Он даже толком не представлял себе сюжета. Разочарованный таким отношением компаний, Эванс предпринял опасную попытку изыскать финансовую поддержку, используя «нетрадиционные» каналы.
В начале 1981 года его знакомят с арабским торговцем оружием по имени Аднан Хашогги (впоследствии он станет главной звездой скандала «Иран-контрас»). Пробуя делать первые шаги в кинобизнесе, Хашогги предложил Эвансу стартовый капитал в размере 2 миллионов долларов, но Эванс настаивал на авансе в размере 20 миллионов долларов. Пытаясь раскрутить своего нового партнера, он летит в Нью-Йорк на самолете Хашогги. На борту, по словам Эванса, «невероятно красивая девушка» подала ему шампанское и сразу после этого переоделась в соблазнительное нижнее белье. «Пойдем в кроватку», – промурлыкала она, но на этот раз он не стал принимать подобное предложение. Позже Эванс узнает, что у Хашогги есть запись их разговора, тем не менее он соглашается взять у него начальный капитал и наслаждается вечеринкой, устроенной в его честь в казино Dunes в Лас-Вегасе, где тридцать скрипок исполняют специально для него музыкальную тему из «Крестного отца». Желая воскресить ту старую магию, он обращается к Марио Пьюзо, который берет с него 1 миллион долларов за создание сценария. Сценарий не понравился никому, включая Хашогги, который захотел в качестве залога получить дорогой дом Эванса на Вудленд-драйв.
«Все кончено, я выхожу из игры», – сообщил он своему покровителю. И вышел, проигнорировав прежнее обещание «двенадцати кусков», или, в переводе с криминального жаргона, 12 миллионов долларов.
Затем Эванс создает целый отряд техасских миллионеров, которые хотят выдать ему деньги, но происходит беспрецедентное падение всего нефтяного рынка.
И тут на сцене появляется Сильвестр Сталлоне. Он соглашается сняться в главной роли за 2 миллиона долларов. Однако на волне громкого успеха «Рокки III» (и возрождения деятельности Голливуда как франчайзинговой машины) он удваивает запрашиваемую цену. Ему отвечают «нет», и Сталлоне покидает сцену.
В конце 1982 года Эвансу, кажется, начинает сопутствовать удача. Его знакомят с братьями Эдом и Фредом Доумани, вечно ухмыляющимися сыновьями ливанского иммигранта, торговца цветами, который преуспел, открывая отели в песках штата Невада. Они продолжили бизнес отца в сфере казино, сотрудничая со страховым магнатом из Денвера, которого звали Виктор Сайях. Теперь они хотели дать импульс кинобизнесу.
Вот только им не нравился сценарий Пьюзо. Эванс попытался его сам переписать. Им тоже не понравилось, но они увидели потенциал: это должен быть «“Крестный отец” с песнями». В итоге Эванс обратился к своему старому, заклятому, почти макиавеллиевскому по масштабам врагу Копполе, хорошо понимая, что тот тоже находится в затруднительном положении. По данным журнала New York, даже после выхода лент «Изгои» и «Бойцовая рыбка» у Копполы все еще оставалось долгов на 20 миллионов долларов.
В телефонном разговоре Эванс не мог не похвастаться.
У него была студия Astoria в Куинсе, недалеко от того места, где вырос Коппола.
У него также был Грегори Хайнс, быстроногая бродвейская звезда, человек, который отбивал степ с двух лет. Эванс вспомнил было о Ричарде Прайоре, но тот потребовал 4 миллиона долларов – иначе он вообще не сдвинется с места. Хайнс же сам вскочил на дубовый стол и на его глазах сымпровизировал танец.
А еще у Эванса был (ну, или почти был) Ричард Гир. Красивый актер, звезда фильма «Офицер и джентльмен», согласился было на эту роль, но потом сценарий ему разонравился и он попытался увильнуть. Эванс применил все свое липкое очарование, окучивая гостя в своем доме на Вудленд-драйв, и Гир в конце концов заключил жесткий и весьма странный контракт. Он получал 1,5 миллиона долларов, 10 процентов от общей суммы, право на одобрение сценария, гарантию, что его персонаж будет симпатичным, а не каким-нибудь бродягой, и наконец, что он сам сыграет в фильме на корнете[29]. Последнее условие оказалось особенно трудновыполнимым, поскольку в реальном клубе «Коттон» никогда не играли белые музыканты – это было отличительной особенностью заведения.
Одновременно с Гиром он заключил дистрибьюторскую сделку на 10 миллионов долларов с компанией Orion, а еще за 8 миллионов долларов продал права на распространение фильма за рубежом.
Чего у него не было на фоне этой бурной активности, так это приличного сценария.
Слушая, как Эванс описывает свою проблему, Коппола неожиданно испытал прилив мстительного удовольствия. Но, кроме того, он обнаружил, что сочувствует продюсеру: прокладывая курс за пределами территориальных вод студии, он потерял почти все. И Копполе внезапно стала нравиться идея стать спасителем Эванса.
«Я сказал ему, что прочитаю сценарий и окажу ему любую помощь, которую смогу. Неделя бесплатно».
Сценарий был действительно ужасен. Но по жилам Копполы уже начали течь соки его воображения, и потому он пригласил Эванса, Гира, Хайнса и хореографа Дайсона Ловелла в Напа-Вэлли на встречу членов «Клуба “Коттон”». Здесь он мгновенно взял на себя руководящую роль, исполняя, так сказать, «словесную чечетку». По его мнению, фильм должен рассказывать о взлете и падении знаменитого клуба с точки зрения двух второстепенных персонажей. «Это должен быть спектакль о Розенкранце и Гильденстерне в гарлемском стиле», – провозгласил он. Энтузиазм Копполы бил через край, так что Эванс в конце концов предложил ему самому написать версию этой истории.
Коппола был знаком с гангстерами, знал Нью-Йорк, разбирался в мюзиклах, однако был полный ноль в джазе. Но поскольку Эванс приложил к своей просьбе 250 000 долларов, он взялся за ее выполнение.
Так, где мы сейчас находимся? А, это март 1983 года! Коппола отправляется в Нью-Йорк, чтобы исследовать Гарлемский ренессанс[30], взволнованный возможностью постановки фильма, через который проходит граница разделения людей по расовым признакам. Он представил себе, как фильм мечется между невротичными, интригующими гангстерами, которые хвастаются за столиками своими «достижениями», и чернокожими музыкантами, скользящими по освещенной сцене и уходящими с нее во тьму. Это был аналог версии, составленной из двух временных периодов, которую он применил в «Крестном отце 2».
Новый сценарий воскресил традицию, когда старые противники перекраивали боевые порядки друг друга. Эванс возненавидел этот вариант – он оказался настолько загружен историческими деталями, что мог считаться почти документальным. Ему были нужны пушки, девушки, «джазовые руки»[31], «что-нибудь глянцевое», а роль Гира вообще сводилась к роли стороннего наблюдателя. И где тут были Розенкранц и Гильденстерн?