- Нет, молодой человек. Мы же сразу решили возвращать инструменту его первозданный вид, а значит немного позолоты – это именно то, что нам нужно, - ответил ему голос цвета коры старого дерева, принадлежащий хозяину помещений.

После того, как голоса утихли, раздался другой звук. Как будто умелые пальцы пробежались по клавишам рояля. И было в нем что-то до боли, до тоски в сердце знакомое. В странном порыве я без предупредительного стука толкнула дверь. Та открылась даже без намека на скрип, открывая мне невероятную картину: мастер Имон перегнулся в поясе и с головой ушел в струны и молоточки внутренностей рояля, а Дар сидел на винтовом табурете и тщательно прорисовывал золотой краской орнамент с противоположного бока. Но поразила меня вовсе не картина Даррака, вооруженного кисточкой, а то, на чем он рисовал.

Это был мой рояль. Мой старый добрый черный лебедь. Я точно это знала: я изучила каждый изгиб, каждую черточку этого инструмента и ни за что не спутала бы его ни с каким другим. Это был оставленный мною друг, но будто переродившийся. Не было потрескавшегося и отколупывающегося лака, трещины и царапины не бороздили деревянную поверхность иссушенными венами. Он был обновлен от основания и до верха. Реставрация практически подощла к концу. Теперь он красовался новым слоем черного лака, клавиши обзавелись новыми пластинами, блестящими белоснежным глянцем, педали сверкали в лучах солнца, падавших на них из окна. Красота, благородство и величие – вот что я видела перед собой. Старость и безысходность остались только в моей памяти.

Не в силах справится с волнением, я произнесла, нарушая тишину:

- Дар, как?  Я больше ничего не смогла из себя выдавить, любуясь и оглаживая взглядом старого друга.

 Мастер имон поднял голову и вопросительно посмотрел на меня, а Даррак сначала напрягся, потом развернулся и произнес:

- Талли, ты не должна была этого видеть. По крайней мере, пока.

- Почему? Это же… - начала было я, но была перебита фразой:

- Это мой тебе свадебный подарок.

- Что? – потрясенно прошептала я.

Даррак вздохнул, отложил кисть, встал и подошел ко мне.

- Лорд Двейн рассказал мне, где и при каких обстоятельствах нашел тебя. А из опыта общения могу сказать, что инструмент для тебя всегда гораздо больше, чем полая деревянная коробка с натянутыми струнами. Я думал, тебя это порадует, и перевез рояль сюда, - заправив выбившуюся прядь мне за ухо, Дар продолжил. - Мастер Имон любезно согласился помочь, особенно когда узнал возраст и имя мастерской, из которой вышел этот красавец. Вернее, согласился терпеть мою помощь. Я думал перевезти его в свой дом и там показать тебе уже после свадьбы.

Я смотрела в любимые глаза и не могла насмотреться. Мой Дар. Мой любимый. Я неосознанно подалась вперед, чтобы услышать сухое и ворчливое:

- Молодые люди, не вздумайте ненароком задеть инструменты.

Мои щеки стали покрываться румянцем. Даррак весело улыбнулся и позвал следовать за собой, разворачиваясь, чтобы вернуться обратно:

- Пойдем. Раз уж ты все увидела, думаю, тебе не терпится рассмотреть его поближе.

Я согласно кивнула и последовала за ним.

Оказавшись рядом с роялем, я первым делом протянула руку и погладила его привычными еще незабытыми движениями, теми, что я стирала с него пыль на протяжении двух лет. Поверхность инструмента оказалась гладкой, будто и не было никогда старой искореженной, иссушенной краски-кожи, которая теперь сменилась новой, молодой. Мой черный лебедь как будто сам тянулся к ладони, принимая приветствие и ласку, нежась в знакомом тепле почти родного существа. Затем прошлась кончиками пальцев в практически невесомом касании по черно-белому блестящему новизной ряду. Мой старый друг, как, должно быть тебе сейчас хорошо. Твоя душа томилась в дряхлой оболочке без надежды и будущего, но теперь… Теперь у тебя будет новая долгая звучная жизнь в обновленном теле, полная радости, звуков и мелодий.

Подушечки пальцев при соприкосновении с клавишами стали тихонько зудеть от желания снова услышать родной голос старого знакомца.

Подняв взгляд от черно-белого ряда на мастера, закончившего копаться в струнах рояля, я несмелым, но полным затаенной надежды голосом спросила: