Сдерживаться удалось недолго. Запах душил. Несколькими бурными толчками Тихона вытошнило. Тряпка мешала выходить рвоте, склизь скапливалось в горле. Чтобы не задохнуться Заколову приходилось сглатывать рвотную массу обратно.
И его опять бурно тошнило.
Это продолжалось несколько раз, пока склизкая кашица не вытекла изо рта, и изможденный Тихон не привык к вонючему комку тряпки.
Он распрямил согнутые ноги и блаженно вытянулся на земляном полу. Спина привалилась к железной трубе. Дурманящий запах бензина нещадно бил в нос, от эфирных волн невозможно было увернуться. Перед глазами колыхнулась темнота. Потом все закружилось и превратилось в безликое мерцающее желтое пятно. Голова безвольно упала на грудь, сознание угасло.
По вечерам абитуриенты обычно ужинали в столовой, которая располагалась между двумя офицерскими общежитиями. Она закрывалась в девять вечера.
Прождав друга в комнате до без пятнадцати девять, проголодавшийся Саша пошел ужинать один. Недавно вернувшийся Борис идти отказался, сказав, что поел в гостях у Лизы. Ее мать к вечеру уже забыла про тройку дочери, оттаяла и оказалась доброй и улыбчивой.
В столовой находились только несколько молодых офицеров. После службы они были в форме, но даже если бы на них была гражданская одежда, отличить их от студентов не составляло труда. Короткая стрижка выдавала с головой. Точнее — головой!
«Не везет армейским, — в который раз подумал Саша. — Не разрешают им отрастить модные длинные волосы, как у всей нормальной молодежи. Нам в школе тоже не разрешали. А сейчас, лафа!» Евтушенко пощупал кончики волос, которые уже почти полностью закрывали уши. К зиме он надеялся отрастить локоны до плеч.
Когда Саша набрал тарелки с едой и сел за стол, в столовую вошли Карен и Гамлет. Армяне взяли подносы и с улыбками подошли к раздатчице — румяной дородной девушке в белом коротком халатике с туго затянутым на талии пояском. Умело ушитый халат и вверху, и внизу распирали рвущиеся наружу женские прелести. Надо сказать, что если на улице было просто жарко, то в столовой, где за спиной раздатчицы весь день были включены огромные плиты, стояла невыносимая жара, несмотря на открытые настежь окна. Поэтому под форменными халатиками обливающихся потом сотрудниц, опытные мужские взгляды угадывали отсутсвие другой одежды.
— Привет, Гала, — сказал Карен, обращаясь к раздатчице. — Чего это у вас все пусто? Вай, ты побольше, побольше мяса наложи.
— Сколько положено, столько и ложу. Ты бы еще ночью пришел, закрываемся.
— Ночью? Обязательно приду, — обрадовался Карен, вытянув длинный нос в сторону самой верхней сильно натянутой пуговки халата. — А пустишь?
— Ага! Размечтался! Ты когда мой лифчик отдашь, козлик горный?
— А ты приходи к нам, сама забери. И Аллу с собой захвати. У нас ее колготки. Правда, Гамлет?
— Да, да и Аллу, — кивая головой, согласился Гамлет, слащаво поглядывая на маленькую пухленькую кассиршу.
— Вот, кабельки горские, — переходя на шепот, ругнулась Гала. — Иди, иди, не мешай работать. — Она поправила одежду и прическу, приосанилась и с обольстительной улыбкой посмотрела на обернувшихся в ее сторону офицеров.
Армяне сели за стол к Евтушенко.
— Чего это она — про лифчик? — как бы мимоходом спросил он.
— Поварихи перед работой переодеваются. Все с себя снимают. А мы раз с Гамлетом зашли в столовую с заднего входа и в раздевалке украли Галин лифчик.
— И колготки кассирши Аллочки, — добавил Гамлет.