Я несколько лет жила в многоэтажном доме на двенадцатом этаже. Мои окна выходили на запад. Каждый вечер из окна был виден закат, и каждый раз я не обращала на него никакого внимания. Да и знала ли я, что мои окна выходят на запад? Вряд ли.
После окончания одиннадцатого класса, в июне, мы переезжали. На первый этаж в том же районе. Тогда уже прошли и олимпиады, и ЕГЭ. И однажды, когда я приехала помочь собрать вещи родителям в старую квартиру, я, бросив взгляд на окно, с удивлением обнаружила на небе скопление облаков. Их края подсвечивали розовые, фиолетовые, оранжевые лучи солнца, хотевшего скрыться где-то далеко за домами.
Я смотрела какое-то время на закат. И в тот момент у меня в душе что-то шелохнулось: я поняла, что на самом деле хотела бы смотреть на закат целую вечность. Я подумала, что не так давно, еще пару месяцев назад, определенно сочла бы это дело пустой тратой времени.
Мои мысли всегда уносились в сторону, которая находится где-то слишком далеко от всего этого, от всей этой завораживающей красоты природы, которую мало кто может оценить и понять до конца. Все обычно бросаются яркими фразами о ней, вроде «восхитительный закат», «прекрасное заходящее солнце», «красивые облака» и тому подобное.
Я всегда презирала это: бросаться изъезженными фразами, не вкладывая никакого необычного смысла в них и толком не понимая, что именно и зачем ты описываешь. А еще презирала вообще соприкосновение с природой, потому что мне это всё казалось глупой идиллической пасторалью. Мои мысли раньше в нее не вписывались, они были гораздо дальше, на какой-то темной стороне луны. Они не видели журчания воды и порывов ветра. Они принимали это как что-то обычное и совершенно не стоящее внимания. Мои мысли считали: на свете есть много вещей, которые нужны тебе. И все эти «вещи» были максимально бытовые на фоне «великой души эстета».
Я как-то всегда считала себя эстетом. Но когда я стояла в своей старой квартире и смотрела на закат, я поняла какую-то суть этого мира. Какую-то бренность и вечность на фоне моей маленькой жизни и забот. Я ощутила всю мелочность своих целей. Мне стало так грустно. Вот по-настоящему грустно, так, что сердце томилось в груди. Зачем я всё это делаю? Олимпиады, желания, цели, чувства… эта мысль, преследовавшая меня подсознательно все последних два года, максимально выплыла на поверхность.
И я вдохнула воздух, дувший из окна. Знаете, по-настоящему вдохнула, глубоко-глубоко подняв грудь. Недавно прошел дождь, и я слышала, как машины беспрерывно едут по дороге, врезаясь в лужи и капли. Столько всего происходит в этом мире, так какая разница, что происходит со мной?
Ответить на этот вопрос очень важно. Без него вы не сможете двигаться дальше, не сможете жить, не будете чувствовать мотивацию. Из этого можно, как я, вывести на апатию и стараться просто переть к какой-то цели. Но это всегда будет труднее, вы будете сами изъедать себя.
В первый раз обратив внимания на тот закат, я почувствовала себя не только частичкой этого мира, но и самой собой. Я неотделима от мира – да, я его точечка, но точечка абсолютно самостоятельная. Когда у меня что-то сильно болит, я корчусь от боли, и не думаю: ой, почему я это испытываю, а весь мир вокруг нет. В этот момент я сосредоточена только на своих чувствах, своей жизни.
Когда я хочу съесть мороженое, я тоже не о мире думаю, со всеми его березками, домами, людьми, судьбами, жизнями, смертями. Я думаю о своём желании съесть мороженое, и не более. Мы есть мы. Надо себя принять. Мы с нашими желаниями, мыслями, целями, части этого мира. Отгораживаясь от природы, я как будто не принимала ее. Я видела закат и понимала, что я есть я, что моя грудь вздымается по моему повелению. Я до слез начала ценить свою возможность дышать. Возможность думать. И мои цели перестали казаться мне мелочными. Я живу своей судьбой, а не судьбой всех моих соседей по многоэтажке. Я это только я, вот такие вот пафосные фразочки. Но в них столько заложено! Только попробуйте встать, прочувствовать каждую клетку своего тела и искренне заявить: я это я! Громким, спокойным, четким и устойчивым голосом. Попробуйте! Отличная тренировка и проверка вашего к себе отношения.
Поэтому важно помнить: ваши цели важны для вас самих. Для мира тоже, раз вы считаете себя его частичкой. Вы целостная частичка, так что двигайте своей попой и живите счастливо. Не повторяйте моих ошибок. Чаще смотрите на закат. Закаты – они такие. Делают нас счастливыми. Немного. К ЕГЭ и олимпиадам надо готовиться, если вы этого хотите. Но всегда думайте: я дышу? Я правда дышу? Да, я дышу! Смейтесь как дети и радуйтесь этому. Иначе вы вообще разучитесь чему-либо радоваться. Достигайте своих целей, оставаясь самими собой. Легко мне, наверно, говорить об этом. Я провалялась в апатии и жестких конфликтах с собой два года. А может, и всю свою прошедшую жизнь. Но не делайте как я. Будьте собой и не мучайте себя. И да, замечайте закаты. А то теперь, когда я увидела, что они существуют, я живу на первом этаже. Перед моим окном – три многоэтажки. Так что замечайте закаты, друзья мои, пока не поздно.
Глава 2. История Жени.
Я сидел в каком-то кафе в центре. Стол был из дерева красного цвета: по нему великолепно стучалось кончиком телефона. В голове играла какая-то относительно красивая мелодия, которую я где-то слышал до этого. За баром стояла девушка с дредами. У нее был слишком тонкий нос и слишком яркий макияж. Блестки под глазами плохо гармонировали с синими тенями. У нее были длинные руки и какие-то неловкие, но плавные движения, из-за чего руки казались еще длиннее. Ногти и пальцы на руках были весьма элегантными. Девушка была с пирсингом на пухлой верхней губе. Приоткрыв ее, она стояла и натирала стакан. И вид у нее был такой, что мне сразу вспомнился Эдуард Мане с его баром в Фоли-Бержер.
И я тогда подумал: а ведь в этом ресторанчике тоже собираются люди совершенно разных сортов. Я оглянулся – передо мной сидели двое весьма деловых мужчин и обсуждали что-то по работе. Какие-то закупки и логистику. У обоих были с собой черные портфели. Слева от меня сидели три женщины, причем одна из них ужасно напоминала чудовище на каблуках с огромными ресницами. Все трое накрашены были одинаково. Губы у них у всех были а ля Лобода, да и волосы тоже абсолютно одинаковые – черные и блестящие, как нос собаки на Площади Революции. Они, безусловно, беседовали о чем-то крайне умном: я чувствовал это, даже не вникая в их разговор. Но сумки у них точно стоили прилично, даже очень. А вот напротив меня сидел парень с рваным рюкзаком. Я видел только его волосы, футболку и иногда лицо в три четверти. Он что-то писал и явно был не сильно старше меня. Потом, помню, я снова посмотрел на барменшу, которая продолжала глядеть через пространство и время, но при этом оставаясь в реальности. И я подумал тогда: а что я, собственно, здесь делаю? Какого черта я сижу и просто наблюдаю за всем этим? И зачем я вообще живу и вижу этих прекраснейших людей?
Я бы никогда не нашел ответы на эти вопросы, если бы у меня под рукой не было какой-то обшарпанной тетрадки. Телефон был почти разряжен, поэтому я не рискнул им воспользоваться. Я открыл ее на, как помню, мокрой странице. Я еще удивился, а почему она, собственно, мокрая. Только потом, обшарив рюкзак, я обнаружил, что он весь мокрый. В нем лежал термос, который, как обнаружилось, я не закрыл до конца, и из него пролилось несколько капелек. Но оказалось, что их было достаточно для того, чтобы все дно моего рюкзака стало мокрым. Я, осознав это, невероятно разозлился. Настолько, что когда официант принесла мне кофе, которое я до этого заказал, я в порыве злости сделал неловкое движение и опрокинул чашку, которую она до этого поставила. И еще сказал ей что-то в духе: эй, вытри.
Потом, немного отойдя от этого всего, я решил, что самое прекрасное сейчас – это написать небольшой очерк. Я сделал текстовую ироничную зарисовку всего, что было вокруг меня. Расписал и желтые стены, и стол, и барменшу. И, конечно же, тех прекрасных девушек. Потом пофантазировал и придумал, как их лучше высмеять. Получилось, я считаю, отлично. Пробежав взглядом по написанному на немного мокром листе, я расхохотался на все кафе. Дамочки а ля Лободы на меня внимания, кстати, не обратили. Только барменша своим странным взглядом посмотрела в мою сторону, и парень с рваным рюкзаком надел наушники. А я посмеялся снова и вышел из кафе. И меня сразу неожиданно окатило дождем. Честно признаться, я даже не знал, что шел какой-то дождь. Слишком, наверно, влился в линчевание этих замечательных персонажей – посетителей кафе.
Тут мне, как вкопанному стоящему под дождем, звонит моя дорогая мама и сообщает мне, что она нашла сигареты у меня в ящике. Я был безумно возмущен. Она, значит, пока меня нет, заходит в мою комнату, рыщет по ней, а потом звонит мне и так нагло, с сарказмом заявляет: «Женечка. Будь сегодня дома в девять. Нам надо немного поговорить. Да и твои сигареты, я уверена, без тебя скучают». Вот примерно так она и сказала. Я ей что-то ответил, уже даже не помню. И она начала меня выговаривать громким голосом. Я почти ничего не слышал из-за дождя, но басы все равно доносилось до моих бедных ушей. Мне было трудно даже пытаться ее слушать: я пытался понять, как моя дорогая мама должна совершать свой мыслительный процесс, чтобы рыскать у меня в комнате в поисках сигарет. Я думал, как это гадко, что она во всем меня подозревает.
Например, в том, что я напился, когда я пришел абсолютно трезвый. Или в том, что я что-то взял из денег, когда я даже не мог подумать так сделать. Последнее особенно гадко. А она, моя милая мама, не понимает, что оскорбляет меня такими речами. Хотя, может быть, и понимает. Да, скорее всего она делает это на зло. Унижает меня, презирает меня, чтобы это служило мне мотивацией знать свое место и исправляться. Действительно, презирать есть за что – сын я прекрасный. Но она отлично знает, что меня это задевает, и специально наносит такие гадкие оскорбления. Ради выставления на позорище (древнерусское, изначальное значение), что я ее разочаровал. Что я не такой сын, каким она хочет, чтобы я был. И всеми этими подозрениями она мне об этом напоминает. В том числе к этому относится курение.
Я курю, и что? Какое ей дело до этого, в конце концов? Почему я не могу просто покурить, если мне хочется? Это точно не дает ей права так обращаться со мной, моими вещами, моими личными свободой и пространством.
И вот, тогда, по телефону под звуки ливня, моя мать начала говорить совсем неприятным тоном. Я уже ожидал бурю эмоций от нее, но тут вдруг ее речь резко оборвалась. Я отнял телефон от уха, посмотреть, что с ним, и вижу – темный экран. Он разрядился! На самом интересном моменте маминой суровой речи. Я потом, через пару дней, долго доказывал ей, что это не я телефон выключил, а он у меня просто сел. Она страшно бесилась.