Если кто-нибудь мне скажет, что я слишком романтично смотрю на вещи, в том числе на потребление алкоголя, то он будет не прав. Нет, я просто мыслю. Не как эти девочки в черных дешевых лосинах и с распущенными волосами. Они пьют, и причина, по которой они это делают: они не мыслят. Я пью именно потому, что мыслю. Я вижу, что происходит вокруг меня. И мне от этого довольно тошно.
И не только вокруг меня, во внешнем мире: еще страшнее, а что происходит во внутреннем. Иногда я пытаюсь понять, например, что внутри меня. Как работают мои эмоции, мои чувства. Почему у меня дергается рука с карандашом. Почему я так злюсь. Откуда берутся мои чувства. Почему я, когда злюсь, чувствую зудящую пустоту в груди. И это настолько ужасное чувство, что оно мешает жить. Мешает делать то, что мне надо: а у меня были олимпиады. Мне нужны были деньги, которые я бы выиграла, став победителем последнего тура.
Это же отличный вариант не зависеть от родителей какое-то время, а потом я смогу найти себе работу и снимать квартиру. Я думала об инвестициях. Эта идея определенного, свободного отношения к деньгам привлекает меня. Я хочу вложиться в какой-то стартап или что-то в этом роде. Но для этого мне нужно выиграть олимпиаду, потому что я не обладаю какими-то практическими навыками и не могу заниматься дизайном, сайтами – то, что очень любят на фрилансе. За это платят хорошие деньги, но мне это, во-первых, неинтересно, во-вторых – я не могу физически этим заниматься. У меня нет пока что ни времени на это, ни материальных средств. Заниматься копирайтингом (самая близкая область к моим гуманитарным наклонностям) – пустая трата времени.
Я хочу изучать то, что мне правда нравится, от чего я получаю (ну или по крайней мере получала) кайф. Даже сейчас, после всей этой подготовки к олимпиадам, мне хочется изучать культуру и историю. Я знаю, что они не принесут мне много денег. Мои практики-родители часто мне об этом напоминают. Вроде: «Аня, куда ты собираешься поступать?», «Аня, а ты задумывалась уже над своим будущим?».
Эти вопросы с некоторой периодичностью задает мне папа, иногда еще подключается мама. Ей и на это относительно насрать, если честно. Она не говорила со мной всерьез о моих увлечениях, не обсуждала их. Было только: «Ну и что, что тебе интересна история? Это просто предмет в школе. Надо идти на что-то прикладное, что хоть немного тебе потом поможет в жизни». Папа однажды мне сказал: «Иди хотя бы в пед».
А я, обучаясь в свое школе, видела, как дети относятся к учителям истории, особенно в пятых-седьмых классах. Они на нее плюют. Они не делают домашку. Им неинтересно. Если ты будешь пытаться их завлечь инверсным форматом заданий, интерактивами, половине будет плевать, а другая половина будет кидаться в тебя тухлыми помидорами с задних парт и смеяться. А кто-то еще пожалуется своим родителям, мол: вот мы сегодня на истории играли в кахут, и нужно было зайти в него через телефон, а у меня он старый, плохо работающий. Придут к тебе родители и будут на тебя орать, что ты принижаешь их ребенка, что они многодетные и что они не обязаны покупать высокотехнологичные телефоны. Скажут еще что-то вроде: «Вам нужно, вот и купите всем телефоны». Преподавать в общеобразовательных школах – невероятный треш. Хуже мало что придумаешь. Это даже не ад, это еще глубже. Просто Тартар какой-то.
Поэтому мне нужно получать деньги любым другим путем. Максимально при этом используя свое увлечение историей. Поэтому я занималась олимпиадами.
Я изучала тему за темой. Культура, история. А ведь все это – жизнь людей. Таких же, как и мы с вами, только десятилетия, века назад. Я читала книги, в которых подробно описывались войны, голод, смерти. Когда ты действительно погружаешься в эти темы, у тебя взрывается мозг. БА-БАХ. У тебя начинает болеть душа. У тебя фантомно болит спина – ты осознаешь, какой груз поколений висит на тебе. И ты не знаешь, нужно ли его скидывать. С одной стороны – ты часть культуры, часть истории, малюсенькая ее крапинка, но все-таки часть. С другой стороны – на тебя это просто морально давит. И ты хочешь отбросить эти мысли и жить только своей жизнью.
Сейчас подробнее объясню, что я имею в виду. Вот представьте. Вы сейчас сидите где-нибудь, допустим, на диване. В своей квартире. Вы в городе – у вас есть дом напротив. Кирпичный и малосимпатичный. За этим домом еще дома – большие, многоэтажные, и все совершенно разные. Одни белые с обшарпанными балконами, другие – типичные хрущевки. Третьи кирпичные, с выделенной центральной частью, которая выше остальных на один этаж.
А рядом с этими третьими домами – красивая новостройка-комплекс. Она огорожена забором, вокруг нее много зелени. Она возвышается среди всего остального – в ней этажей 25. А за ней беспрерывным потоком идут дома – преимущественно серые с темными балконами.
Черт побери, в каждом из этих домов тысячи окон. За каждым из этих окон – история какого-то человека. Этот человек сейчас пришел с работы или собирает чемоданы для путешествия. Этот говорит по телефону с мамой или моет своего маленького сыночка в ванне. Этот учит школьное задание по литературе или переживает расставание с девушкой. Готовит себе яичницу или пьет пиво.
Так странно осознавать себя малюсенькой частичкой этого общества. Смотреть на бесконечные окна бесконечных домов и осознавать, насколько много людей вокруг тебя. У каждого своя судьба. Свой характер. Свои переживания. Но эта часть размышлений даже как-то вдохновляет. Есть еще другая часть – и вот она давит.
Эта последняя часть заключается в осознании того, что ты, как частица этого мира, принимаешь на себя часть «духовного опыта» этого мира, этого народа. Люди страдали и умирали так, как мы себе сейчас представить не можем совершенно. Но что самое страшное – и они не могли себе этого представить, когда жили мирно. Да, уровень жизни был все равно хуже. Но если ты живешь в мире, ты, все-таки, живешь в мире. А когда начинается война, она рушит мирные устои в любом обществе и любое время. Это ужасно. Это даже более чем ужасно, это невыносимо больно и непередаваемо грустно.
Когда я изучала историю и культуру СССР, я валялась на кровати или стояла в туалете и рыдала. Я просто рыдала взахлеб, когда читала или слушала истории про детей в 30е годы, которые пытались выжить. Я рыдала.
Я шла после этого и напивалась. Я обсуждала это со своими друзьями. Кто-то говорил: даже не хочу думать об этом, перестань. А кто-то разделял мои чувства и мою точку зрения. Мы пили вместе. Мы пили в честь всех этих детей (и не только), но пили с великолепным осознанием, за что мы это делаем. Мы пили, чтобы избавиться от этих мыслей и от этих чувств. Мы пили, чтобы самими продолжать жить, а не терзать себя образами, которые навсегда канули в небытие. Мы пили, чтобы заглушить стон души. Мы пили, когда осознавали, что происходило и что происходит сейчас. Мы пили, чтобы сбежать от тупости, от бесполезности, от глупости и нелогичности общества. Мы пили и плакали. Мы плакали и пили. Мы пили, чтобы не плакать.
И когда я приходила после этого домой, а мама со своим серьёзным лицом надменно говорила: «Ты хочешь стать алкоголиком? Хочешь убить свое здоровье? Хочешь убить свое будущее?», мне хотелось то ли рыдать, то ли злиться на маму.
И тут все нелогично. И тут все так грустно, так больно, так ужасно. Неужели этот мир никогда не поменяется? Неужели я обречена быть частичкой этого ужасного мира? Я стояла и слушала мою мать. Я злилась на нее, обижала ее. Но мне казалось, что это более справедливо, чем все остальное. Я, пьяная, стояла, слушала нотации и восклицания своей матери, которая и подумать не хотела, что в этот момент творилось в душе у ее дочери.
Региональный этап я все-таки прошла. Поехала на всеросс. Но не взяла его. Не стала ни победителем, ни призером. Я рыдала. Рыдала очень долго. Рыдала везде – во время уроков, на улице, в метро и у себя в квартире. Иногда останавливалась, думая, что выплакала все слезы, но потом снова начинала рыдать. Я слегла с болезнью недели на три. Лежала, отсыпалась, плакала, через какое-то время стала пытаться осознать что-то. Мне было очень хреново физически. Физически даже больше, чем морально. Моя апатия сказалась на организме. Я стала очень нервной и раздражительной. Но три недели практически постоянного сна, лежания в кровати и всех вышедших со слезами эмоций взяли свое. Мне стало получше. Потом уже, после моей болезни, началось лето.
Я понимала, что и так достигла очень много. Ничего не зная про олимпиады, никого до этого не готовясь, я за один год взяла регион. Я поняла, что я талантлива и мне надо развиваться в этом направлении. Я поняла, что по сравнению со многими другими я усидчива. Даже очень. И послушав подробные истории других ребят, я узнала, что моя апатия – это еще ничего. Бывает хуже. И эти ребята может иногда и выглядят неплохо, и разговаривают адекватно – но им безумно тяжело на самом деле.
То, что я не стала ни победителем, ни призером, никаких льгот по поступлению в ВУЗ мне не давало. У меня еще был шанс попробовать снова в одиннадцатом. Я сразу проходила на последний этап. Но я не скажу, чем все закончилось. Мне хотелось бы сказать кое-что другое.