Глава 43

Женщина прошла по дороге всего в трёх-четырёх шагах от меня. На место моей засады не взглянула. Стучала по асфальту каблуками, смотрела себе под ноги, придерживала рукой сумочку. Невысокая, миниатюрная, темноволосая. Я плохо рассмотрел в полумраке её лицо. Лишь отметил, что дамочка уже не ребёнок, но и далеко не старуха. Мазнул взглядом по стройным женским ногам, по обтянутым капроновыми чулками симпатичным коленям. Едва не чихнул, когда лёгкий утренний ветерок донёс до меня запах духов — похожий я в этом времени встречал неоднократно (вот только всё забывал поинтересоваться названием этого модного парфюма). Вглядывался в темноту парка, прислушивался.

Женщину никто не преследовал.

Я опустил дулом вниз обрез, слушал отдалявшийся от меня стук каблуков. Вслед женщине не смотрел — следил за той частью парка, из которой она пришла. Но не замечал там движение (лишь изредка покачивались ветви деревьев). Не слышал шорохи шагов (только шумели вдали проезжавшие по проспекту автомобили). Я приспустил платок — вновь ощутил задержавшийся в воздухе радом со мной аромат духов. Подумал, что маньяк либо не заинтересовался прошмыгнувшей мимо моей засады дамой, либо оставался для меня неслышным и невидимым. На женщину он не напал. Постукивание каблуков свидетельствовало о том, что женщина преспокойно пересекла парк, продолжила идти в направлении пятиэтажек — целая и невредимая.

Мимо места моей засады прошла, держась под руку, молодая пара — примерно через полчаса после женщины. Меня они не заметили, да не особенно-то оба и смотрели по сторонам. Шли неторопливо, будто никуда не спешили. Не слишком трезвые, хотя и пьяными не выглядели. Они оставляли за собой шлейф из винного запаха и энергетику хорошего настроения. Громко разговаривали (перемывали косточки друзьям и знакомым). Мужчина шутил. Я слышал лишь обрывки его фраз — не смог оценить юмор. Но его оценила целевая аудитория: спутница мужчины охотно и заразительно смеялась.

Я проводил их взглядом (старался не двигаться, не выпускал из рук обрез). Пришёл к выводу, что парочка не выглядела случайными знакомыми. У меня сложилось впечатление, что они возвращались с вечеринки. Не выпускал их из вида — наблюдал, как они брели по аллеям (то прятались во тьму, то выныривали из темноты на редкие освещённые островки парка). Убедился, что мужчина не ударил свою подругу молотком. И что их не преследовали. Женский смех с интервалом в десяток секунд извещал о том, что дама жива и здорова — он доносился до меня, даже когда пара покинула Ленинские аллеи.

Я прятался в засаде до рассвета. Рукавом пальто вытирал со своего оружия влагу (утром появилась роса), изредка разминал мышцы (старался при этом не совершать резких движений). Восход солнца встретил, приплясывая на месте. Замёрз. Устал. Выбрался из-за кустов, когда понял, что тьма больше не скрывала меня от чужих глаз — укрываться за кустами стало бессмысленно. Ещё не нарядившийся в зелёные одеяния парк при дневном свете хорошо просматривался. Теперь ни я не мог здесь спрятаться от чужого взгляда, не смогли бы укрыться и от меня. Я упаковал в покрывало оружие и будёновку — сделал это на лавочке под нерабочим фонарём, не особенно прячась от посторонних: даже на рассвете Ленинские алле оставались безлюдными (это если не считать меня).

Уходить из парка я не спешил. В голове вертелись вопросы и предположения. Я искал на них ответы, пытался подтвердить догадки. Прогуливался по дорожкам, жмурился от ярких солнечных лучей (небо очистилось от облаков), заглядывал за кусты, за стволы деревьев. Безжизненное женское тело в парке не нашёл, хотя бродил по парку едва ли не до полудня. Не услышал ни криков умирающих, ни вскриков наткнувшихся на мертвеца прохожих (которых становилось всё больше). Поплёлся к автобусной остановке, когда убедился, что маньяк в парке утром не появлялся (или никого не убил). Днём пешеходное движение через парк оживилось — теперь-то здесь точно никто не прятался. Да и мне оставаться здесь больше не было смысла.

По пути к общежитию я ломал голову над вопросом, почему не проявил себя сегодня «маньяк с молотком». Что ему помешало? Или кто? Отметил, что потенциальная жертва утром через парк прошла (одинокая темноволосая женщина вполне годилась на эту роль). Но преступник её не тронул. Спрашивается: почему не сработало моё послезнание? Ведь дату я спутать не мог. Точно помнил, что третье и последнее убийство «маньяк с молотком» совершил восьмого марта (в международный женский день) тысяча девятьсот семидесятого года. И произошло то событие в парке Ленинские аллеи — вне всякого сомнения. Вот только стряслось то несчастье в иной реальности — не в этой. В этом тысяча девятьсот семидесятом году женский праздник обошёлся без нового «подвига» маньяка (во всяком случае, пока).

Женщина не умерла. И сейчас она наверняка получала от мужчин поздравления и подарки, радовалась жизни. Но вот я не радовался этому событию. Пребывал в растерянности. Потому что не представлял, как теперь буду выслеживать убийцу женщин (мысль махнуть на него рукой не появлялась). Меня не покидало предчувствие, что преступник жив-здоров и уже готовился к новым «свершениям»… о которых я ничего не знал. Ту дамочку, которую видел сегодня в парке, я спас (уверен, что именно мои действия повлияли на решения маньяка). Но и не сомневался, что навлёк опасность на другую женщину, не повстречавшую на своём пути маньяка в той, другой реальности. Мелькнула мысль, что «маньяком с молотком» всё же мог оказаться один из троицы: Каннибал, Гастролёр, Комсомолец. Вот только мне в такое слабо верилось.

Зато я допускал, что мог сегодня спугнуть убийцу. Прикидывал, а не ошибся ли я, когда предположил, что убийца высматривал женщин на автобусной остановке. Что если маньяк всё утро просидел в засаде неподалёку от меня? Быть может, этот человек наблюдал за мной из темноты, гадал: кто я такой, и что мне понадобилось ночью в парке (не принял ли он меня за коллегу?). Или же я помешал маньяку раньше, до сегодняшнего похода в Ленинские аллеи? Быть может, я раздавил ту самую бабочку, что отвечала за будущее этого человека? Что если убийца действительно был каким-то, пока неведомым мне образом, связан с той же Светой Пимочкиной? Что если поступок Бобровой спровоцировал в этой реальности именно я? А в том, в другом прошлом двадцать пятого января со Светой в парке встретилась вовсе не Надя?

Поездка в автобусе длилась больше часа. За это время я выдвинул десятки версий причины своей сегодняшней неудачи — от банальных, до почти мистических. Но не породил ни одной идеи, как эту неудачу исправлю. Вчера я не сомневался, что покончу с маньяком. Сегодня эта моя уверенность испарилась. Но не пропало желание помешать преступнику — даже усилилось, подпитанное копившимся в душе недовольством (злостью на самого себя, на допущенные промахи и неосторожность). В прошлый раз убийство восьмого марта стало последним известным преступлением, приписанным «маньяку с молотком». После того случая преступник либо «завязал» с преступным прошлым, либо сменил почерк (или: переехал в другой город, умер, стал инвалидом — Людмила Сергеевна выдвигала много версий).

Но вот я «завязывать» с поиском этого преступника не хотел. Хотя логика подсказывала, что мои шансы отыскать маньяка без помощи послезнания устремились к нулю. Милиция в прошлый раз его не нашла. А уж у неё возможностей и опыта в подобных поисках было и есть побольше, чем у студента-первокурсника (пусть и помнившего о прелестях и недостатках пока не наступившего будущего). Я точно знал, чего хочу (помешать маньяку убивать женщин), но едва ли не впервые в жизни (и в этой, и в прошлой) совершенно не представлял, каким путём пойду к своей цели. Вертелась в голове мыслишка о том, что я уже решил эту задачу (ведь «маньяк с молотком» не убил сегодня!). Но я не находил ей подтверждения (все пять патронов так и остались в магазине обреза) — интуиция подсказывала, что «это ещё не конец».

В общежитие я вошёл, помахивая завёрнутым в покрывало обрезом винтовки, недовольно хмурил брови. В голове кружили вопросы, догадки и предположения — все они, так или иначе, касались «маньяка с молотком» (и множились, подобно грибам после дождя). Несостоявшаяся встреча с убийцей женщин выбила меня из колеи, нарушила не только мой душевный покой, но и расписание — это я понял, когда увидел профессора Перельмана и доцента Попеленского. Они общались с вахтёршей. В голосе Самуила Яковлевича мне послышалась тревога. А вот Феликс выглядел недовольным, пусть и силился скрыть свои чувства. Виктор Феликсович заметил меня первый — привлёк ко мне внимание профессора.

— Александр Иванович! — сказал Перельман, всплеснул руками. — С вами всё хорошо? Мы с коллегой не дождались вас на кафедре, простите великодушно. Решили прогуляться до вашего общежития, поинтересоваться, не сучилось ли с вами чего дурного.