— Будьте поосторожней с этим Гринбергом, — подошёл ко мне в коридоре гэбист Горбунов. — Вся его забота о переселенцах — это всего лишь вербовка. К сожалению, Российская Федерация развила против нас масштабный шпионаж, в первую очередь промышленный. В техническим развитии она сильно отстаёт, поэтому подло пытается наверстать упущенное за счёт воровства. Они хотят в любом учреждении, на любом заводе иметь своих людей. Попадаются и такие, кто не находит в себе сил отказаться, поддаётся на соблазны и сентиментальные воспоминания о былой Родине. И начинает предавать Родину новую. Я гляжу, вы благоразумный молодой человек и не купитесь на эти провокации. Но на всякий случай имейте в виду, что шпионаж в пользу Российской Федерации по советским законам карается предельно строго. Мера наказания — вышка. К сожалению, у нас уже были случаи, когда её приходилось применять по отношению к переселенцам с той стороны.
— Они этого заслуживают, — ответил я.
Горбунов посмотрел на меня внимательнее.
— Послушайте, Виталий! Или нет, вы же теперь Виктор, уж лучше так вас называть, чтобы привыкали. Как вы смотрите на возможность поработать в Комитете Государственной Безопасности? Я могу дать рекомендацию. Определим вас в нашу Высшую школу, отучитесь, займётесь интересным делом. Я полагаю, в вас имеются необходимые для этой работы качества.
— Разве ваша работа востребована? — удивился я. — По-моему, вам сейчас и делать-то ничего не надо. Вся планета советская, врагов не осталось.
— А внутренние? Не забывайте про внутренних! Нет, дорогой Виктор, наш Комитет будет востребован всегда. Как это ни прискорбно, во все времена найдутся заблудшие, которые станут отрицать преимущества коммунизма. И более того, пытаться его свергнуть. Я не хочу вас пугать, вы приехали в Союз в поисках спокойной, счастливой жизни — и вы её здесь найдёте — но должен вам признаться, что наши враги не дремлют. В разных уголках планеты действуют антикоммунистические террористические группировки. Особенно они многочисленны в Северной Америке, Африке и Азии. Да и на территории исконного Советского Союза, в той же Москве, также имеются свои отщепенцы. Самая опасная — некая банда, называющая себя КОМКИ — Комитет освобождения мира от коммунистического ига. Представьте себе их варварский пафос! Их деятельность, как и деятельность других террористических группировок, практически незаметна, а вскоре и вовсе будет сведена на нет. Но всё это достигается нелёгкой работой правоохранительных органов, и в первую очередь нашего Комитета.
Название местных террористов меня позабавило. Почти такое же, как у нас. Бывают же совпадения…
— Ну так как, Виктор? Что думаете о моём предложении? Работа интересная, перспективная. А самое главное — полезная.
Над предложением Горбунова я задумываться не стал. Да, это наше КГБ, правильное, родное. Но всё же далёк я от власти, не могу я с ней в дёсны целоваться. Пусть они и нужное дело делают, но есть в этом что-то гадкое. Не для меня такая работа.
— Нет, спасибо. У меня не получится.
— Думаете?
— Уверен. Мне что-нибудь попроще надо.
— Ну хорошо, хорошо, — развёл руками полковник. — Воля ваша.
Он зашагал по коридору к лестнице.
— Но всё же, — обернувшись, сказал напоследок, — в случае, если господин посол или какой-то переселенец из России настойчиво попытается завести с вами дружбу, станет рассказывать гадости про СССР или просто вести себя странно — свяжитесь с нами. Вот вам мой номер.
И вытащив из портфеля блокнот, он быстро накарябал на одном из листов несколько цифр. Моя коллекция советских телефонных номеров увеличилась ещё на один.
Перед встречей с семьёй я что-то разволновался. Не задумывался об этом моменте раньше, а тут вдруг представил, как будет выглядеть моя жизнь в новой — всё же новой — семье, и напрягся. Мать с отцом живут вместе, ладят и видимо любят друг друга. Они же советские, здесь по-другому нельзя! Диковато для меня это, не видел я никогда их рядом, не знаю как себя вести в такой благости. Да и потом… всё же это не мать и не отец. Это другие совсем люди. Смогу ли я с ними поладить?
Провожаемый медсестрой Ноябриной, я спускался в лифте на первый этаж. Мне выделили рубашку, брюки и ботинки. Это всё. Новый человек, вступаю в новую жизнь. Открыт ветрам и счастью. Я в кабинке лифта чуть потрогал медсестру за попу, она сказала «Не надо, у меня парень в армии», но руку великодушно не убрала. Спасибо тебе хоть на этом, добрая девушка.
Едва мы вышли из лифта, я их увидел. Они сидели на диванах в фойе: мать, отец и ещё какая-то девушка лет двадцати. Родители — один в один такие же, как там, на той стороне. Точные копии. Ну нет, разница есть: мать вот более гладкая, взгляд уверенней, причёска строгая (моя-то всю жизнь шишигой ходила) да и вообще солидней держится; отец попроще, чем бизнесмен Сидельников, много проще — рубашка с закатанными рукавами, лицо морщинистей, смуглее. Все трое, увидев меня, встали.
Мать тут же бросилась ко мне. На расстоянии метра остановилась и стала жадно-жадно вглядываться мне в глаза, словно отыскивая в них какие-то опознавательные коды, которые бы идеально совпадали с её погибшим сыном. Несколько раз торопливо и нервно она осенила меня крестным знамением — я про себя удивился этому. Потом она вдруг застыдилась такой придирчивости, широко распахнула объятия и бросилась ко мне на грудь.