Спутники упорствовали.
Капитан-командор неохотно уступил им.
— Взяв ялбот и людей, поезжайте, господин лейтенант, — разрешил он Вакселю. — Расспросите, что за люди и, не мешкая, назад плывите. Путь в Камчатку далек, время позднее.
Ваксель и вахтенные матросы съехали на берег.
Алеуты встретили их с почестями, повели под руки в свой стан, угостили китовым жиром и ни за что не хотели отпустить гостей, когда те надумали вернуться к себе.
Не зная, как отвязаться от назойливо-радушных хозяев, лейтенант кинул слова команды гребцам, караулившим ялбот.
Матросы, выручая товарищей, дали вверх залп из мушкетов.
Потрясенные неслыханным треском алеуты грохнулись наземь, а моряки что было сил погребли к пакетботу.
В дождливую штормовую погоду «Святый апостол Петр» покинул бухту и продолжал путь на юго-запад по беспредельному океану, в туманной слякоти, под унылым, вечно затянутым тучами, небом чужих широт.
Шумагинские острова слились с горизонтом.
Дальнейшее принесло несчастье и беды.
Два месяца цынготный корабль носило по воле осенних непогод. Старый штурман Андриян Петрович признался, что за полвека скитаний по морям никогда не испытывал подобных бурь. Люди ополоумели от неистовой качки. Рулевые шли к штурвалу с помощью двух матросов и, сменяясь с вахты, замертво падали на палубу. Двенадцать человек скончались в тяжких мучениях и были выброшены за борт; тридцать четыре моряка потеряли надежду выздороветь. Были на исходе запасы вина, тухлой известковой воды и подгорелых прогорклых сухарей. Ваксель лаконично отметил в шканечном журнале: «… видя крайнее бессилие, пришли в немалый страх: людей, кой могут ходить, токмо восемь человек, а наверх три человека; а прочие все больны; а воды осталось шесть бочек; а провианта, кроме несколько муки да масла, ничего нет».
Офицеры вновь пришлись упрашивать командующего возвратиться в Америку. Прикованный цынгой к липкой от сырости койке, Беринг был непреклонен: по счислению пакетбот достиг параллели сорок восьмого градуса. Убежденный в близости земли Гамы, капитан-командор запретил менять курс корабля, а на случай счастливого исхода предложил иное: православным — сделать вклад на церковь в Гавани Петра и Павла, лютеранам — на кирху в далеком Виборге.
Уносимый дрейфом в неизвестность, корабль блуждал по океану. Проливные дожди насквозь промочили палубу и надстройки; волны гуляли в каютах; гнили и лопались просмоленные струны вант, рвались паруса. Туманная мгла не позволила определять широту; когда же над седым хаосом засияло холодное ноябрьское солнце, пакетбот дрейфовая в сотнях миль к северу от параллели земли Гамы. Фортуна по-прежнему отвергла Беринга.
Наконец, на шестидесятые сутки плавания от Шумагинских островов, над толчеей брызг и пены возникли бурые безжизненные скалы.
Вахтенные, ликуя, разнесли весть по корабельным закоулкам. Отовсюду на палубу выползали умирающие от жажды люди и протягивали сведенные цынгой пальцы к неведомой суше. Стеллер и экспедиционный лекарь вывели шатающегося от слабости капитан-командора. Трясущимися руками он приставил к глазу трубу-трость. Иеромонах, отрывая его от наблюдений, передал предсмертную просьбу трубача и гренадера — зарыть их тела в землю. Капитан-командор обещал. Матросы, чтобы не омрачать общего веселья, перенесли трупы в трюм и прикатили на шканцы припрятанный до пори до времени последний боченок с вином из камчатских трав. Вкруговую обошла служителей заздравная чаша; уныние сменилось шумными изъявлениями радости и надеждами на заслуженный отдых.
Боцманмат Иванов, прозванный Змеем Горынычем за лютость к матросам, охмелев, тянул простуженным басом:
— Возблагодарим, братцы, господа бога всевышнего за великую милость к нам. Сие, по разумению моему, подлинно есть Камчатка.
Полуденная обсервация подтвердила догадку боцманмата. По счислению до Авачинского залива было всего сорок миль.
— Тысячи мореплавателей не смогли бы с такою точностью определить достижение своей цели! — гордо изрек Ваксель.