— С богом, друзья, — усаживаясь на корме, напутствовал Чириков. Голос его дрогнул.

Подгоняемая зыбью, шлюпка поплыла к отмели. Матросы гребли, не сводя выжидательных взоров с лица командира: сидя спинами к берегу, они не видели, что там происходило, и были готовы сменить весла на ружья по малейшему знаку Чирикова.

Капитан волновался. Свершалось заветное, чему были отданы его чаяния и дела. Миновало шестнадцать лет с тех пор, когда по воле Петра начался тернистый путь на восток, но Чириков помнил каждую секунду последней встречи с царем-адмиралом. Она осталась в памяти самым дорогим для капитана видением молодости.

…Пронзая острым шпилем морозную мглу январского вечера, возникла мазанковая башня Адмиралтейства, невдалеке от нее, между Морской Академией и особняком генерал-адмирала Апраксина, небольшой домик на берегу Невы. Подслеповатые фонари тянулись к нему редкой цепью через заснеженный луг.

Сопровождаемые караульным гвардейцем, моряки с трепетом взошли на крыльцо домика. Важный усатый денщик встретил их в полутемном коридоре и, узнав имена, отправился доложить.

Из-за приоткрытой двери зазвучали голоса: мягкий и старческий, флегматичный и властный, прерываемый болезненным кряхтением.

Услышан его, моряки подтянулись.

— Оградя отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству чрез искусства и науки. Не будем ли мы, Федор Матвеевич, в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, который многократно покушались обыскивать берегов американских…

Властный голос умолк.

Денщик распахнул дверь и перед моряками открылся просвет длинной комнаты: озаренный трехсвечными канделябрами стол; за ним, у окна, конторка, заваленная докладами; шахматные квадраты пола; голландские пейзажи на обитых холстом стенах под низким потолком; возле стола знакомые лица Петра и Апраксина.

Стиснув пальцами войлочные треуголки, моряки перешагнули порог комнаты и замерли у стола.

Петр, то и дело кряхтя от боли, — смертельный недуг уже беспощадно изменил его лицо. — радушно сказал:

— Ну, садитесь, господа мореплаватели. А ты, Алексей Чириков, что помышляешь? С охотою или неволею пристанешь к сему делу? Говори от сердца, знай: честь свою показать и славу отечеству добывать надобно и в морских службах дальних.

— Ваше величество, господин адмирал! — вспыхнув, отвечал Чириков. — Истинному морскаго флота служителю долгом своим почитать надлежит не токмо баталии, а и проведывание стран незнаемых к умножению и пользе отечества нашего.

— Птенец крылья отрастил, слышь, сваток! — Петр от удовольствия даже подмигнул Апраксину и, растягивая слова, начал читать инструкцию:

— Надлежит на Камчатке или в другом том месте сделать один или два бота с палубами. На оных ботах плыть возле земли, которая идет на норд, и по чаянию, понеже оной конца не знают, кажется, что та земля часть Америки… И для того искать…

…Она была найдена.

Шлюпка, подхваченная накатом, с ходу зарылась килем в отмель.

Капитан, опережая спутников, спрыгнул на влажный песок. Земля заколебалась под ногами, будто палуба шканцев пакетбота. Потревоженная шорохом шагов чернобурая лисица высунула хитрую мордочку из листвы и, задорно тявкнув, подалась обратно. Две голубогрудых сойки, передразнивая ее лай, взмыли над отмелью. Утиный выводок, задевая крыльями листву, не спеша проплыл над капитаном. Кустарник, благоухая, радушно протянул навстречу свои ветви, отягощенные продолговатыми розовыми плодами.

— Ей-ей, малина! — восторженно вскричал боцман, отведав первый дар Большой Земли и радуясь, что нашел на чужбине родную ягоду. — Зрите, братцы, с неусыпным рачением, яко на астадипупе вахту в ночи, — наставлял он, рассылая матросов по берегу. — Но за кустами всякие иноземцы немирныя таиться могут. Слыхивал я от Михайлы Неводчикова, что чухчи с Восточнаго носу на расспросныя речи ему поведали. Живут в здешних местах люди с хвостами псовыми, наряжаются в одежонку соболиную, а соболей и лисиц превеликое множество имеют, яко псов на суше камчатской, кормятся ж зверьми морскими да оленями, и часто промеж собою воюются.