Потом она подумала о подругах Коянаги и Ёсиде, с которыми провела последний год. Вместе они и плакали, и смеялись, и тренировались, и дежурили во время воздушных налетов. Без них она чувствовала себя одинокой. Их разделяла стена огня, и Фасолинка не знала, живы они или мертвы. Ей оставалось только верить, что она еще встретит своих подруг. Высунув голову из окна, она закричала: «Ёсида-са-а-ан! Ёсида-са-а-ан!» Бочоночек, стоявшая рядом, тоже крикнула: «Иноуэ-са-а-ан! Мит-тя-я-ян!» Но ответа не последовало. Пламя ревело, а здания рушились уже совсем рядом.

Когда девушки начали помогать следующему пациенту, то увидели, что огонь, захватывая новые помещения, почти приблизился к ним. И все же, когда они заползали в окутанные дымом комнаты – с полотенцами, плотно обвязанными вокруг головы, закрывающими носы и рты, – и вытаскивали раненых, то испытывали трепет ответственности, которого не знали до этого дня. Выбравшись из пожарища, они заметили, что края рукавов обгорели. Но обе чувствовали непередаваемую радость и гордость оттого, что выполняют свой долг и спасают людей.

Как оказалось, легче помогать пациентам, находящимся без сознания. Те, кто был в сознании, создавали неудобства: жаловались на раны, причинявшие боль, и просили при транспортировке быть осторожней и медленнее. Другие просили медсестер вернуться за какими-то забытыми вещами или документами, заставляя тратить драгоценное время. Более того, они не понимали масштаба трагедии, которая обрушилась на Нагасаки вместе с бомбой, и не догадывались, что почти вся больница охвачена пламенем. Пожалуй, их капризы только раздражали.

В отделении внутренних болезней, в одной из палат, лежал больной с острым ревматизмом суставов. Доктор Оокура и медсестра Ямада попытались взять его на руки, чтобы вынести из палаты, к которой подобрался огонь. Но только они приподняли пациента, как он закричал и заявил, что предпочел бы остаться на месте, чем терпеть такую боль. Тогда они занялись эвакуацией других пациентов. Наконец, после того как помогли всем, они снова вернулись к больному с ревматизмом. Снова они приподняли его. Но он причитал и требовал носилки. Медработники бросились искать носилки повсюду, но нигде не смогли найти исправный инвентарь. Потеряв уйму времени, они вернулись к палате и обнаружили, что она горит.

«Там остался один пациент. Он отказывался от нашей помощи!» – с болью в голосе сообщил мне доктор Оокура. «Ты сделал все, что мог, – ответил я и добавил: – Я беру ответственность за смерть этого пациента на себя». Но лица моих коллег были печальны. Казалось, они физически ощущали боль из-за смерти этого человека и беспомощно стояли у палаты, которой безраздельно владел огонь.

Я посмотрел на часы. Два часа дня. С момента взрыва прошло три часа. Пожар достиг максимума. Ветер долго дул с запада. Языки пламени росли вверх на десятки метров – мы видели их так высоко, насколько позволяло зрение. Казалось, сполохи огня соревновались, пытаясь подняться один выше другого, пока ветер не отнес их дальше на восток. Теперь ветер дул в сторону университета, сарай перестал быть безопасным местом, и я решил, что пациентов нужно эвакуировать выше по склону холма. Но это оказалось очень сложно! Узкая тропинка почти вся была завалена обломками, а мы должны были лезть через острые камни и заборы, перенося пациентов одного за другим. Я сам дважды поднимался по склону с пациентами на спине. Но когда вернулся к третьему, почувствовал, что силы оставили меня и я не могу сделать следующего шага. Височная артерия кровоточила не переставая, к тому времени я сменил уже три повязки. Старшая медсестра обратила внимание на мое ужасно бледное лицо. Я проверил пульс, он оказался очень слабым.

Вот Бочоночек и Фасолинка ловко подняли на плечи крупного человека. Где-то неподалеку плакал младенец, а его мать, тяжело раненная, лежала рядом с ним без сознания. Младенцу было не более двух месяцев, пупок у него был выпячен, а сам он кричал не переставая. Поскольку огонь приближался очень быстро, я решил, что должен попытаться спасти хотя бы ребенка. Я взял его на руки и, поднявшись на холм, положил рядом с медсестрой Хамадзаки. В этот момент она издала глубокий стон и перекатилась на другой бок. Понимая, что конец близок, я взял ножницы, срезал с головы медсестры[23] и положил в карман прядь ее волос. Ямада и старшая медсестра сказали, что было бы ужасным грехом разлучать ребенка с матерью, и принесли ее сюда же. Когда они положили ребенка на грудь матери, тот закричал еще сильнее. Удивительно – мать, хоть и лежала без сознания, сделала движение рукой по направлению к ребенку.

Накрапывал дождь, на землю падали большие черные капли. На поверхности земли они оставляли маслянистые пятна. Казалось, черная туча, висящая над нами, роняет эти капли прямо на нас. Весь мир вокруг помрачнел. Огонь поглотил почти весь кислород, и в воздухе скопилось огромное количество углекислого газа, так что дышать становилось все труднее. Работавшие вокруг люди дышали как собаки – высунув языки.

Я посмотрел на часы, они показывали четыре часа дня. Пациентов мы благополучно эвакуировали подальше от огня, на склон холма, и они лежали там, на траве. Огненное море захватило почти весь университетский городок, и не было лучшего укрытия, чем то, которое мы выбрали. Студенты метались в поисках, чем бы накрыть пациентов.

Наконец мы сели, чтобы поесть. Сначала медсестры возражали, говорили, что они не очень хотят и готовы работать, чтобы не терять времени. Мне пришлось им объяснить, что такое положение дел вполне может продолжаться в течение нескольких дней или даже месяцев, тогда они согласились, и мы немного перекусили. После еды мы немного успокоились и смогли чуть-чуть расслабиться. Набравшись сил, мы стали выслушивать жалобы пациентов и старались оказать им посильную помощь с предельным вниманием к их просьбам. Мы поправляли треугольные повязки, обрабатывали йодом раны, делали перевязки, накладывали шины, поили пациентов водой. Студенты принесли одеяла и циновки – ими мы и укрыли пациентов.

Огонь только разгорался. Он проник и в подвал клиники, где хранились снимки. Раздался взрыв, за которым последовал оглушительный рев, и из подвала повалил черный дым, терзаемый красным пламенем.

«Дым, дым идет из архива, где хранятся рентгеновские снимки! Архив горит! Прощайте, наши медицинские документы!» – это был голос молодого Нагаи. Какая жалость! Эти снимки – плод более чем десятилетнего труда! Все это на наших глазах исчезало.

Так как все силы и время были отданы оказанию помощи людям, мы не смогли спасти ни снимки, ни инструменты. Документы и медицинские записи – доказательства наших научных успехов, все инструменты, которые мы считали своим продолжением, будто бы они были частями наших тел или нашими детьми, – все теперь было отдано огню. На наших глазах уникальные медицинские и научные данные становились черным дымом, который развеивал ветер. Мы, ошеломленные, молча наблюдали эту сцену. Мои колени задрожали, и я почувствовал, как силы покидают меня. «Это конец», – пробормотал я и осел на землю.

Медсестры зарыдали. Университетский городок превратился в огненный шар. Это действительно был конец. Ректор, профессор Цуно, получил серьезные повреждения. Никто не видел главного врача университетской клиники профессора Найто, и мы решили, что его постигла та же участь, что и больницу, которую он возглавлял. По сообщениям студентов, только профессора Кояно и Тё были в безопасности. Почти все остальные пропали, хотя кто-то сообщил, что профессора Китамура и Хасэгава были спасены, другой видел, как они в окровавленных одеждах поднимались на холм. Восемьдесят процентов студентов, преподавателей, врачей и медсестер погибли. Среди тех, кто выжил, многие были серьезно ранены. Общее количество выживших не превышало и пятидесяти человек. Мы – выжившие – были словно «отряд белого тигра»[24], перенесенный из Бакумацу[25] в эпоху Сёва[26]. Мы стояли на холме и смотрели, как исчезает в огне университет.

Доктору Оокура удалось раздобыть белоснежную простынь. Собрав в ладони кровь, капающую с моего подбородка, я обагрил центр простыни так, что она превратилась во флаг Японии. Прикрепив «Восходящее Солнце» к побегу бамбука, мы подняли его и увидели, как оно развевается на горячем ветру.

С закатанными рукавами и хатимати[27] на голове молодой Нагаи схватил флаг обеими руками и поднял высоко вверх. Затем медленно двинулся вперед, неся кровавое восходящее солнце на холм, скрытый дымом. Мы последовали за ним торжественной молчаливой процессией. Так мы отдали последнюю дань нашему медицинскому университету Нагасаки, который проиграл эту битву, превратившись в золу и пепел. Было пять часов дня.