Каждая человеческая жизнь бесценна. Для каждого тело – это драгоценный сосуд. Всех заботили только свои раны, серьезные и не очень. Каждый хотел, чтобы его лечил опытный врач. Такова была реальность: множество раненых, стремительно сокращающиеся запасы лекарств, пожар и очень мало медицинского персонала.

Вскоре после перевязки первой партии пострадавших я понял, что, если я не оценю ситуацию в целом, мы будем все глубже и глубже тонуть в этой лавине прибывающих пациентов.

После взрыва прошло уже двадцать минут, и Ураками превратился в пылающий котел. От центра больницы пламя распространялось по университетскому городку. Насосы, шланги, резервуары для воды, энергичные люди, способные бороться с огнем и погасить это пламя, – все исчезло после того, как взорвалась бомба. И теперь никто и ничто не мешало огню распространяться. Единственным местом, свободным от огня, был холм с восточной стороны.

Выжившие были поражены ионизирующей радиацией. Одежда некоторых превратилась в лохмотья, а многие были полностью обнажены. Некоторые бежали из центра города, зигзагом взбирались на холм, пытаясь избежать участков, захваченных пламенем. С трудом волоча своего мертвого отца, прошли мимо два ребенка. Пробежала молодая женщина, прижимая к груди обезглавленное тельце младенца. Пожилая пара, взявшись за руки, медленно поднималась вверх по склону. На охваченной огнем крыше одного из домов я увидел человека, который дико приплясывал и орал песни. Видимо, он сошел с ума. Некоторые люди бежали, постоянно оглядываясь назад, другие же двигались вперед, ни разу не посмотрев по сторонам. Какая-то девочка ругала свою младшую сестренку, которая отставала и умоляла ее подождать. Пламя выдавливало людей из города. Только каждому десятому посчастливилось выжить. Большинство людей погибли, сгорели, остались под обломками рухнувших домов.

Когда направление ветра изменилось и заревел огонь, издалека донеслись голоса, зовущие на помощь. Сложив руки, я стоял в ужасе, пытаясь осознать увиденное. Никогда в жизни я так глубоко не чувствовал собственное бессилие. И не было никакого способа помочь этим несчастным, которых смерть забирала прямо на моих глазах.

«Доктор, вы похожи на хранителя огненного храма!» Я огляделся. Двое студентов третьего курса, Нагаи и Цуцуми, стояли рядом со мной. Все выжившие с рентгенологического отделения собрались вместе и были готовы к действиям. И Мориути, который во время взрыва был в земляном укрытии, тоже был тут. Потом кто-то подбежал и обнял старшую медсестру. Это была Косаса-сан, рентгенотехник из отделения гинекологии. Ее волосы были опалены огнем. Она вызволила двух медсестер из пасти бушующего огня и пробралась к нам, сюда, через пламя. Таким образом, единственными отсутствующими рентгенологами, судьба которых была не ясна, оказались Сакита и Канэко, рентгенотехники отделения дерматологии и хирургии.

Я принял решение. «Оборудование может подождать. Давайте позаботимся о людях», – сказал я. Разделившись на группы по два человека, мы начали выносить раненых из горящих больничных палат. Косаса и Мориути вернулись в бушующий огонь в поисках Сакиты и Канэко. Тёро взвалил на спину Умэдзу и взбирался на холм. Все происходившее было похоже на ожившую картину, изображавшую русско-японскую войну.

Когда мы вернулись в здание больницы, пациенты, которые наконец-то сумели выбраться из-под обломков, выбегали к нам с дикими сверкающими глазами. Охваченные ужасом, они казались безумными. «Но если они убегут сейчас отсюда, – подумал я, – то куда же они пойдут и кто о них позаботится?» «Без паники!» – крикнул я им. Но они не обратили на меня никакого внимания.

Я пошел обследовать состояние здания, начав с операционной, которая находилась в подвале, и обнаружил, что водопроводная труба лопнула и все залито водой. Затем я перешел в соседнее аптечное помещение, где хранились лекарства и инструменты, но там все оказалось еще печальнее. Носилки были раскурочены, хирургические инструменты разбросаны по всему полу, контейнеры с жидкими лекарственными средствами, порошки и инъекционные растворы – все было разбито, перемешано в общую массу, на которую лилась вода из поврежденной трубы.

Какой ужас! Разве не сегодня утром мы собрали и разложили все эти материалы и медикаменты? Разве не какую-то пару часов назад мы тренировались с этими носилками и проводили занятия по оказанию первой помощи? Теперь здесь царил хаос. Как краб, у которого оторваны клешни, мы оказались с пустыми руками в ситуации, когда нашей помощи ждут сотни, тысячи раненых. Все, что мы могли предложить этим несчастным, – это самая примитивная первая помощь, помощь на уровне допотопной медицины. Наши знания, наша любовь, наши заботливые руки – у нас было только это, чтобы спасать людей. Подавленный увиденным, я поднялся по ступенькам и, стоя у выхода из подвала, оглянулся, чтобы еще раз осмотреть помещение.

Несмотря на то что я был обескуражен масштабом произошедшего, я знал, что рядом со мной доктора, медсестры и студенты – всего около двадцати человек, которые будут работать, пока не упадут от усталости. Группы по два человека обходили палаты, вынося пациентов. Всех размещали в пустом сарае для угля, который находился рядом. Это единственное место, где можно было избежать огня. Пожар разгорался, огонь вокруг становился все сильнее и сильнее. Черный дым кружил в небе; густое облако, отражающее пламя, пылало зловещим красным заревом. Передо мной развернулась картина, совершенно подавляющая волю. И я, беспомощный, стоял посреди всего этого.

«Мы спасли ректора!» – сообщил чей-то голос. В дверях стоял Томокио и держал на руках что-то большое и ярко-красное. Подбежав, я увидел, что это был ректор, профессор Цуно. Седые волосы, бледное лицо, белый халат, брюки и даже носки – все в крови. Его знаменитых очков на нем не было.

«Ах! Нагаи. Это ужасно. Ты молодец, что все это организовал», – одними губами прошептал он. Я проверил его пульс, который, как ни странно, не был значительно ослабленным или нерегулярным. «Холм позади университета – самое безопасное место, – сказал я Томокио. – Отнеси ректора метров на двести вверх по холму и найди подходящее место, где он сможет отдохнуть». Доктор Фусэ поставил ректору обезболивающий укол и последовал за ними. Когда упала бомба, ректор был на амбулаторном приеме. Один доктор, который тоже получил серьезные ранения, помог ему выбраться в коридор, но затем сам потерял сознание. Именно там Томокио и обнаружил ректора.

Маэда, старшая медсестра отделения внутренних болезней, выбежала из палаты и поинтересовалась состоянием ректора. Я заверил ее, что он в порядке и доктор Фусэ сопровождает его в безопасное место. Ее лицо было смертельно бледным, а одна из бровей рассечена и кровоточила. И все же она сразу бросилась в сторону холма. Я с удивлением наблюдал за тем, как стремительно она исчезала из поля зрения. И откуда столько сил и прыти в таком не очень хрупком теле?

Хасимото было семнадцать лет, а Цубакияма недавно отметила шестнадцатилетие. Мы звали медсестер Бочоночек и Фасолинка. Невысокие и коренастые, они пробрались в приемный покой, где беспомощно стонали семь человек – пациенты и студенты. Первым они обнаружили одного довольно крупного пациента, лежащего прямо у входа, вдвоем осторожно подняли и понесли его вниз по ступенькам. Затем девушки вернулись и таким же образом эвакуировали следующего.

Справившись со всеми в приемном покое, они перешли во врачебный кабинет. Здесь они обнаружили знакомую медсестру, которая была без сознания. Взяв ее на руки и перенеся вниз, Бочоночек почувствовала глубокую радость, которой никогда не испытывала прежде. Это была благородная радость, сопровождаемая настоящим счастьем. «Эта же медсестра Хамадзаки, она сейчас без сознания, постанывает и не может знать, что я выношу ее из огня на руках. Если Фасолинка не расскажет Хамадзаки, та никогда и не узнает, что мы спасли ей жизнь. Когда все это закончится и мы вернемся к нашей повседневной работе, придет день, и она встретит нас в коридоре больницы, и тогда Хамадзаки, проходя мимо, слегка наклонит голову, приветствуя нас, и уйдет, не имея ни малейшего представления о том, что произошло и кто спас ее сегодня», – когда Бочоночек думала об этом, ее лицо озаряла улыбка.

Вдруг воспоминания перенесли ее в детство. Тогда самым драгоценным для нее была бутылка, где она хранила красные ягоды. Эту бутылку она прятала в углу маленькой кладовой, в месте, которое знала только она. Даже старшая сестра ничего не подозревала, а вот брат догадывался, но так и не смог найти бутылку. Утром и вечером Бочоночек тайком пробиралась к сокровищнице и съедала одну ягодку. Она дорожила ими, будто рубинами.

Тем временем Фасолинку занимали иные мысли. Почему сегодня люди такие легкие? Раньше она переносила раненых и больных, которых привозила скорая помощь, помогала перекладывать пациентов с каталки в приемном покое. И порой даже втроем медсестры с трудом управлялись с одним пациентом. Но сегодня они все казались легкими. Это было странно. Может быть, их вес уменьшился из-за потери крови? Она вспомнила уроки гражданской обороны, которые проводил профессор Нагаи. Если настоящая война такая же, как то, что она испытывала сейчас, то тренировки не должны были быть такими тяжелыми и изматывающими…

Вскоре после поступления в медучилище она прошла испытание страхом. Студенты старших курсов и медсестры, игравшие роль мертвых или раненых, стонали в плохо освещенной комнате, а первокурсники, которые еще не начали изучать анатомию, должны были войти в эту комнату и проверить у всех пульс – никто не знал, что пациенты были ненастоящими, а «неживые» – живыми. Фасолинка подумала, что страх, охвативший ее тогда, почему-то не вернулся сегодня, когда она держала на руках настоящих раненых и мертвых.

Она вспоминала упражнения по транспортировке раненых и как они обвязывались веревками на головокружительной высоте крутого склона горы Анакобо. Тогда было намного страшнее, чем в реальности, с которой она столкнулась сегодня. А еще в памяти Фасолинки всплыло, как они тренировались тушить бомбы. В комнату бросили настоящую зажигательную бомбу, и ей сказали: «Немедленно погаси ее – или разгорится пожар!»