Слишком много было пугающих деталей. Жирная чёрная сажа, покрывающая всё тело погибшего; отсутствие одежды в один из самых холодных дней за последнее время; нечеловеческий, исполненный боли крик…
Джон Кирни выбежал на дорогу из-за холмов, но где начинался его путь?
Размышляя обо всём этом, я извертелась так, что намотала вокруг себя простыни, точно кокон. Постель словно пылала; взбитые вечером подушки теперь казались каменно твёрдыми. Темнота в комнате была непроглядной, но мне то и дело мерещилось то размозжённое лицо Кирни, то ловец снов с лопнувшими нитями…
«Почему бы и нет, – вертелось в голове. – Почему бы и нет…»
Валх остался в Бромли. Неделя с лишним миновала после страшной ночи, когда Абени похитила Чарли с Кеннетом и едва не погубила Мадлен. Лайзо не починил оберег и не сделал нового, однако сон мой был спокоен, как никогда.
Возможно, я могла… рискнуть?
В уже прочитанных дневниках леди Милдред ни слова не упоминалось о том, как управлять снами. Однако сам опыт подсказывал решение. Мне всегда снилось то, о чём я сильно переживала днём – и размышляла перед тем, как лечь в постель.
…образ Джона Кирни с раздавленной головой вспыхнул под зажмуренными веками. Но на сей раз я не стала гнать его прочь.
У него очень красивые руки. Аккуратные.
Ногти округлые, розоватые; пальцы не слишком длинные, но ровные – ни выступающих суставов, ни заусенцев. На сгибе между большим и указательным – родинка. Запястья массивные, крепкие, с чётко обозначенной косточкой. Её наполовину прикрывает край чёрного узкого рукава.
Я сейчас ростом с воробья, не больше. Но так даже лучше: удобней прятаться. Присев за ретортой, я вижу фрагмент столешницы из полированного дерева; каменную ступку; ряд склянок, загадочно поблёскивающих в тусклом свете масляной лампы; причудливые металлические инструменты на подставке; колбу над керосиновой горелкой…
Остальное утопает во мраке.
Красивые руки сперва покоятся на столе. Они похожи на сделанную из воска модель – бледные, неподвижные. Мне даже чудится, что я вижу гладкий срез там, где начинается манжета…
А затем они оживают. И плавные уверенные движения завораживают, как течение спокойной реки.
Руки перетирают в ступке порошки.
Выпаривают жидкость в колбе.
Листают книгу…
Когда они исчезают, я вспархиваю и заглядываю в гранитную ступку – и едва сдерживаю подкатившую к горлу тошноту.
Там, на дне, отнюдь не порошки, но крохотные человечки, наполовину перетёртые в кашу. Один мне незнаком; другой, измазанный чёрным, похож на Джона Кирни. Двое других ещё живы, они барахтаются и тонко пищат, запрокинув головы. Но прежде, чем я успеваю прийти на помощь, что-то хватает меня за воротник – и сбрасывает вниз, в кровавое месиво.
Руки.