— Прежние придумки твои горазды. Тако ты возьми на соби дело о новом полку. Яз тоби дам дьяков Стрелецкого приказу. Ты им укажи чего желаешь, каковых людишек в полк надобно и по скольку. Составишь роспись, мне подашь.

— Хорошо, Борис Федорович, сделаю. Яз чего пришел-то, спросить хотел. Кто-то мне сказывал, або прабабка моя Софья Палеолог в приданное с собою привезла из Царьграда спасенную либерею, множество книг старинных, якобы отцовских. Ты про то чего ведаешь?

— Нет, не слыхал. Мнится мне байки это. Гречанку, великий князь Иван Васильевич брал из-за древности рода. Породниться с остатним цесарем Второго Рима желал. Как яз слыхал от деда свово, прабабка твоя пришла на Москву с латинскими попами, да сразу от них отреклась. Хитра была безмерно. С собою была у ней казна, даренная Папой, про книги не скажу, не ведаю. Коль желаешь, могу вызнать у людей?

— Узнай Борис Федорович, коль не в тягость тебе.

Нескончаемый дождь разрушил мои планы соединить этим годом железным путем Москву и Рязань, но по докладам от князя Пожарского строительство самой дороги продолжалось, паровозные амбары и слободки мастеров были построены, собирался первый паровоз, на Устюжне отливались крупные детали для царского поезда.

В конце июля ко мне зашел Афанасий Петрович Бакшеев.

— Государь, пришел мужик немой, здоровый как бер, до тебя просится.

В спину потянуло холодком, и в памяти всплыл образ здоровенного молчуна Иллариона, слуги-убийцы старицы Евпроксии.

— Это, наверное, слуга суздальской старухи. — Ответил я растерянно.

— Чего этой ведьме от тебя надобно? — Старик машинально схватился за саблю. — И как ентот медведь мимо стрельцов в кремль пролез? Ты не ходил бы царевич. Яз с воинами выйду да прогоню его прочь со двора.

— Не надо, больно вредная у него хозяйка, яз выйду, або ты прикрой меня в случае чего. — Пистолет надо прихватить пришла мне на ум мысль, хотя такого здоровяка шестью пулями и не остановишь. — Пойдем.

Я в сопровождении старого воина и двух рынд вышел в сени.

Увидев меня, огромный мужик, став на колени, поклонился, уперевшись в доски лбом. Не глядя, подал мне письмо.

"Здравствуй на многие годы унук мой Дмитрей. Гляди, дабы епистолию никто не прочел. — Я обернулся и отошел к окну. — Лихоманка меня крутит, чую, помираю. Тебе надежды свои предаю, на воцарение истинного государя на Руси. Хучь и пренебрег моим словом, а всеж изветил ты Бориску. Уж не ведаю, каку лжу ты ему поведал, ано цели своей достиг. Романовых с присными в опалу вверг и от двора отринул, и дочку борискину, опричь обычаев старых, себе в женки взял. Яз слыхала, або сам царь Федорка за тебя сватом стоял. Хитер ты есть, наша кровь. Не дурень оказался, како мнилось мне давеча. Мож и взденешь шапку Мономахову, коли тебя и наследком объявили. Гляди, не рассорься до времени с Бориской, не пощадит, коль откроется лжа твоя. Како бармы на плеци лягут, ты, по тихому, конюшего со свету сживи, ядом, аль исчо как. Романовых из опалы не возвертай, пущай сгинут в студеных краях. Помни, у государя руки по локоть в крови завсегда, иначе не может статься, такова цена царского венца. Не страшись крови, чадушко, Бог простит. Со святыми людьми не спорь, обопрись на старые боярские роды, древнюю кровь, и трон твой тверд будет, або и воли боярам лишку не давай. Для дел разных, шлю тебе слугу верного Иллариона. Вельми умел он бысть в тайных ухыщреньях, шпегов за версту чует. Присный человек, верен како пес, пригодится всяко, и приглядит коли, кто на тебя зло умышлять станет. Ларка ведает, где хранится казна тверских князей. Серебра и злата без счету. Тебе оставляю. Коли станет нужда, прикажешь ему, он покажет. Но Бориске не смей медной пулы положить, с того свету прокляну".

Ну и ну! Как из могилы повеяло! Ужас! Во дает старушка! Чего делать с медведем, то есть Илларионом? Держать подле себя? Кто знает чего у него на уме? С другой стороны, коли он такой умелец, вдруг пригодится? Конечно не против Годунова, но мало ли врагов станется в будущем? Опять же тверская казна. Почему сокровища Твери оказались у постриженной в монахини Евпраксии, в миру Евдокии Нагой, первой жены удельного князя Владимира Старицкого? Теперь и не узнать, коль кончилась старушка.

Я поднял с колен Иллариона.

— Меня понимаешь? — Тот закивал, — твоя хозяйка померла?

Тот покивал и перекрестился. Я тоже возложил на себя крест.

— Она пишет, абы прислала тебя мне служить. — Тот покивал и снова бухнулся на колени. Я опять поднял его на ноги.

— Чего, делать можешь? — Тот пантомимой указал, что хотел бы служить у меня конюхом.