Наблюдал ли несостоявшийся диктатор восстания князь Сергей Петрович Трубецкой за разгромом своих единомышленников из-за угла или сидел в комнате, зажав уши, — об этом никто так никогда и не узнал.

Странно, но декабристы, которых он подвел, о нем ни слова плохого не сказали. Словно он не струсил, словно стоял вместе с ними возле памятника Петру. А Государь… Государь не столько обиделся, сколько возмутился: «Князь! Древнего рода! На своего Императора! В кандалы — в Сибирь — в каторгу…»

Такая вот революция получилась. Или не получилась. Из-за ерунды, между прочим, сорвалась. Из-за чистоплюйства и нерешительности. Вот если бы у Трубецкого не отказали бы нервы… Если бы балтийские матросики взяли бы Зимний в декабре тысяча восемьсот двадцать пятого, а не в октябре семнадцатого, если бы революционеры поставили к стенке Николая Павловича с домашними и заставили бы Константина… Сенат… Российскую империю — всех заставили бы крутиться, вертеться и строить счастье народное… даже, если придется, вопреки желанию этого самого народа…

И нужно было всего-то диктатору все взять в свои руки, правильно расписать роли, подготовить запасные варианты и не слюнтяйничать, а рубить, резать, стрелять… Чистоплюев из своих еще до начала восстания прижать к ногтю… вывести в расход, если понадобится.

Группы боевиков из народа. Что — мало бродяг и прочей сволочи шаталось в то время по России? Поляков привлечь, пообещать им свободу и Речь Посполитую «от можа до можа»… Сколько там нужно на Санкт-Петербург решительно настроенных и подготовленных людей? Не решительность на площади демонстрировать, а стрелять-резать-взрывать. Вариантов много — от прямого уничтожения царской семьи с родными и близкими до подлого нападения группы неизвестных на царя-батюшку да жену его с детишками. Группу можно просто уничтожить потом или арестовать и организовать показательный процесс…

Множество вариантов — результат один. Победа! Россия становится свободной уже в тысяча восемьсот двадцать пятом. И все это, по сути, зависит только от одного человека — князя Трубецкого.

— Ты понимаешь? Все будет зависеть от тебя и только от тебя. — Старцы похлопывали его по плечу, жали руку от избытка чувств.

Мы бы и сами, говорили они, но ты же понимаешь, что только ты… Так уж сложилось, понимаешь? Но ты же можешь? Ты можешь! Вот сделай все как мы говорим — и все получится. И восстанет Россия! Поднимется с колен… Хотя… тьфу ты, что значит — поднимется? Она на них никогда не опустится, сама кого хочешь в любую позу поставит.

Можно было бы попытаться тебя отправить поближе к решающему моменту, в год эдак восемьсот двадцатый. Но пока ты акклиматизируешься, свыкнешься с новым телом… Вообще можешь прослыть сумасшедшим, лишившимся памяти. И кто с тобой после этого заговоры строить будет? А уж диктатором и подавно не назначат. Так что давай мы тебя в тысяча восемьсот двенадцатый?.. В июнь. Если что — все странности твоего поведения можно будет списать на жару, волнение, тепловой удар, в конце концов.

Мы-то не знаем, как пройдет вселение в тело. Пока только одни предположения да гипотезы…

— Я понимаю, — говорил Трубецкой, который тогда еще не был ни Трубецким, ни князем. — В июнь — так в июнь.

— Да-да, — радостно кивал Председатель, потирая крохотные свои ручонки, в жизни не державшие ничего тяжелее ручки с золотым пером да ложки с черной икрой. — Там война, подвиги… вы ведь со своими талантами, своей подготовкой точно прославитесь. Если уж сам будущий диктатор восстания… струсивший диктатор слыл героем и дослужился до полковника, то вы… вы…

Он не спорил.

Хрен их переспоришь, восторженных членов Комитета Спасения. Все так удачно сложилось: он подходит для переброски идеально… на генетическом уровне… идеально входил в резонанс, обладал весьма специфическими навыками и IQ имел намного выше среднего. Но самое главное — выбора у него не было. Вернее, был, но был этот выбор хреновым, хуже не придумаешь. Либо вселяться в князя Трубецкого в эпоху полного отсутствия туалетной бумаги и антибиотиков, либо — на тот свет.

— Мы пробовали договориться, — сказали ему, — но ничего не получится. Да, там (многозначительный взгляд на потолок) все понимают, ваша невиновность не вызывает сомнений, но политика, знаете ли… А так — вы будете жить. Тот, настоящий князь Трубецкой, несмотря на свои раны и на каторгу с Сибирью, прожил семьдесят лет. А при более здоровом образе жизни вы гарантированно проживете и эти семьдесят, и даже еще дольше.

Ну и великие дела, конечно. И значимая, по-настоящему значимая цель в будущем — это очень важно.

Вы князь! Вам вершить историю! Вам спасать Россию!

Пошли вы к черту, старые маразматики! То, что у него не было выбора, еще не значит, что он будет послушно исполнять ваши приказы, пожелания и намеки. Возглавить то восстание? По-настоящему его подготовить? Так, чтобы и подлость была нездешняя, и методы прогрессивные.

К черту! Я не желаю… Я не стану… Я…

Трубецкого тронули за плечо. Тряхнули.