Подвезли заряды к пушкам, генерал Сухозанет доложил, что готовы канониры, что выстрелят, если будет приказ. Приказывайте, Ваше Величество!

А Величество не может такого приказать. Его собирались убить. Его семью собирались выслать в Русскую Америку (хотя, скорее, все-таки убить), а он тянет, не может решиться, черт бы его побрал!

А декабристы наконец выбрали нового диктатора, Оболенского Евгения Петровича, и что за дело до того, что он всего лишь поручик, в каре несколько офицеров постарше его званием, зато уже успел отличиться: на глазах у всех штыком Милорадовича ткнул, кровью замарался, а это значит — не отступит. Не отступил. Правда, и в атаку не повел.

Начинает темнеть, простой люд звереет, уже не просто кричит хамские вещи в адрес Его Императорского Величества, но и камни бросает, и поленья. А народу на площади уже почти полторы сотни тысяч. И в темноте эти сто пятьдесят тысяч людишек, поверив в безнаказанность, могут такое сотворить…

И войск, верных Николаю, не хватит, чтобы чернь усмирить. Да и не факт, что станут усмирять, а не двинутся вместе со всеми проводить перераспределение частной собственности. Кровь не прольется — хлынет потопом, зальет улицы и площади, обрушится на всю Империю.

И Николай наконец отдал приказ стрелять.

— Но холостыми, я вас прошу! Они сдадутся. Сдадутся ведь?

А они не сдались.

Площадь затянуло дымом, когда от Адмиралтейства ударили пушки, солдаты в каре пригнули головы, офицеры побледнели и вздрогнули, но ни грохота ядер, ни свиста картечи…

— Он не посмеет, братцы! Мы за правое дело стоим! Ясное дело — не посмеет…

А Его Величество снова в сомнении. Как же, как же, кровь соотечественников. И понятно, что нужно стрелять, но ведь… даже неприлично как-то… Это же его собственная гвардия, если разобраться. Или не его, а брата? И с их точки зрения — глупой, бессмысленной и нелепой — он не император России, а узурпатор?

Зарядили боевыми.

«Не посмеют, все равно — не посмеют…» — с одной стороны, и «Не на поражение, над головами стреляйте, прошу вас…» — с другой.

Залп — поверх солдатских голов, над киверами и шляпами, по зданию Сената, по крыше. На землю упало несколько тел — кто-то из простонародья полагал, что оттуда, с крыши, будет все видно особенно хорошо и безопасно. Видно было, в общем, неплохо. Насчет безопасности — ошибочка вышла.

Народ взвыл, метнулся в стороны, восставшие наконец поняли, что в них таки выстрелят, и попытались атаковать батарею… Сколько там было того расстояния до пушек? Сотня шагов? Если бы сразу, после первого же залпа… Или хотя бы после второго — вполне могли успеть проскочить в паузу, но снова замешкались и на полпути встретились с картечью.

Даже после этого каре продолжали стоять. До следующего удара картечных пуль. Вот тогда…

Кто-то просто бежал, спасая жизнь, кто-то пытался построить солдат на невском льду и атаковать все-таки Петропавловскую крепость в лоб, на пушки — способ самоубийства нетривиальный и довольно эффектный. А солдаты все еще верили своим офицерам, строились по команде, строились-строились-строились… «Равнение держи! Крепость — в штыки! Петропавловку — на ура! За Константина и Конституцию!» Или даже не за них, просто так, чтобы не умирать бессмысленно здесь, а попытаться хоть что-то сделать…

А ядра из крепости ломают лед, а вода холодная, а жить-то хочется всякому… И эти побежали тоже.

К темноте как раз и закончили разгонять бунтовщиков. Ночью спускали трупы под лед, а может, не только трупы. Говорят, раненых тоже топили, велено же было, чтоб к утру на улицах столицы покойников не было. Вот и справились, чего там возиться — под лед, и вся недолга…

Шли аресты.