Он не договорил. Если бы Трубецкому не было настолько плохо, то ничего бы у капитана не получилось, но руки князя плохо слушались, по всему телу растекалась слабость, и, даже поняв, что сейчас произойдет, Трубецкой не смог вовремя отреагировать. Палец так и остался на спусковом крючке пистолета.

Удар.

Темнота.

…Вино лилось в его рот сквозь приоткрытые губы, Трубецкой закашлялся, попытался отодвинуться, но оказалось, что он лежит на полу.

— Если бы ты знал, Серж… Если бы ты знал, как я мечтал об этом мгновении, — хриплым голосом произнес Люмьер. Почти прошептал, задыхаясь от восторга. — Настичь тебя, свалить, заставить… заставить говорить… говорить… Не нужно шарить вокруг — пистолеты я убрал. Так что…

Капитан похлопал Трубецкого по щеке.

— Так что, если я захочу, ты будешь умирать долго-долго… Жаль, что здесь темно, я бы показал тебе мой шрам на лице… напомнил бы, что я твой должник… Я мог бы прямо сейчас, у меня нет сабли, но… я могу обойтись этой бутылкой…

Трубецкой почувствовал, как острый край горлышка бутылки коснулся его щеки. Вино лилось тонкой струйкой, как кровь, стекало по подбородку на шею и на плечо.

— Чуть-чуть надавить… — прошептал Люмьер, — и…

— Что — и?.. — спросил Трубецкой. — Чего же ты ждешь? Ты ведь… у тебя ведь все получилось. Все-все-все… Ты теперь сможешь презентовать меня своему Императору… Месье Буонапарте будет доволен. Может, даже наградит тебя…

— А мне не нужна награда, — вдруг обычным голосом сказал Люмьер. — К черту! И эта война — к черту, если все закончится в Париже. Я воевал все это время, чтобы держать войну подальше от моего дома. Как можно дальше…

Люмьер встал с колен, отошел. Скрипнула лавка.

— У меня было четыре брата. Четыре. Двое старших и двое младших…

— Очень интересно… — сказал Трубецкой, постаравшись вложить во фразу как можно больше иронии.

Легкую смерть нужно заслужить. Нужно вырвать у противника легкую смерть, заставить отказаться от пыток… просто выстрелить мне в лицо… я согласен даже на то, чтобы ты меня забил ногами прямо здесь. Если для этого нужно будет назвать твою мать шлюхой, то… Что значит — даже если? Твоя мать — шлюха! И жена твоя сейчас тебя рогатит изо всех сил. А твоя дочь… и твой сын станут отдаваться за деньги солдатам союзных армий, когда те возьмут Париж.

— Твоя… — Трубецкой честно попытался оскорбить Люмьера, но не смог — воздуха не хватало, язык заплетался.

— Три брата погибли, — сказал Люмьер. — Мать поседела, когда похоронила третьего. О четвертом, о младшем, она не знает до сих пор, я запретил писать ей об этом. Он погиб уже здесь, недалеко от Смоленска. Попал в плен к казакам. Когда его нашли, он… у него не было ног и рук… они были, но лежали поодаль… и глаза ему выкололи…

— Это война… — выдохнул Трубецкой. — Ты сам сказал: в ней нет места для чистых и благородных рыцарей… Вот и…

— Замолчи… — попросил Люмьер.

— Почему… почему же?.. Если бы ты… тогда на мызе… если бы ты отдал нас с ротмистром полякам… думаешь, они бы с нами… со мной были нежнее?.. Может, не стали бы рубить мне руки, но кишки мотать на саблю они умели… И резать-резать-резать… снимать кожу, жечь раскаленным железом… ну да, у них ведь было оправдание — они ведь страдали, когда мы подавляли их восстание… а они, представляешь, как-то захватили Москву и попытались посадить на московский престол своего короля… Нам всем… всем есть за что ненавидеть друг друга…