— Ты говорил, что хочешь своими руками? — то ли спросил, то ли просто сказал капитан.
— Я? Да. Конечно. Хотел… — Лейтенант со всхлипом вздохнул. — Я его пристрелю… Я…
— Зачем стрелять? Стрелять неинтересно. У тебя есть сабля — руби. Я хочу, чтобы ты вынес отсюда его голову…
Твою мать, подумал Трубецкой, убирая нож от своего горла. Это что — помогать летехе выполнять важное поручение командования? Самому надрезать, чтобы Сорель не перетрудился? Нет, не дождетесь! Нужно собрать силы и встать. Резко встать, хотя бы на колени… хотя бы просто сесть на полу, так, чтобы лейтенант не успел отпрянуть… Рубить голову саблей, да еще лежащему… Это трудно и неудобно. Вряд ли в эту войну найдется кто-то, кто умудрился обезглавить своего противника саблей. В бою, естественно. А если есть свободная минута и вдохновение, то на досуге все вполне может получиться. Только придется этому эстету раскорячиться, наклониться, чтобы иметь место для замаха — потолок в предбаннике низкий, не для того строился, чтобы саблей в нем махать.
Наклониться, нащупать, собственно, голову жертвы, замахнуться… Давай-давай, попробуй… Я тебя жду…
Трубецкой провернул нож между пальцами. На один удар сил хватит. Нужно будет только прицелиться как следует. Одним движением. Либо горло, либо сердце… Хорошо, что лейтенант — пехотинец, а не какой-нибудь гусар, там брандебуры и прочие шнуры пока прорежешь, замахаешься…
— Капитан… — неуверенно промямлил лейтенант Сорель. — Я…
— Саблю потерял?
— Нет, вот она, но… Зачем голову?..
— Так забавнее, — пояснил Трубецкой. — Все-таки нужно было начать снимать скальпы у ваших солдат… А тебя, мелкий трусливый засранец, нужно было вообще в мелкое рагу настрогать… Начинать с ног и медленно двигаться кверху, соскабливая мякоть с костей…
Бросится лейтенант. Он из той породы, которая от ужаса становится жестокой. Все порвать-порубить-загрызть! Чтобы не бояться. Чтобы заглушить страх в себе.
— Я… Я-а… — Крик вдруг оборвался, лейтенант Сорель рухнул на пол, словно подрубленное бревно. Даже не дернулся. Его рука тяжело упала на плечо Трубецкого.
— Как же он мне надоел, — сказал со злостью капитан. — Трус, дурак, да еще и белоручка…
— Это вы его чем приложили? — Трубецкой отодвинул руку лейтенанта, потрогал запястье, пытаясь уловить пульс. И ничего не нашел. — Убили ведь беднягу. Точно вам говорю — убили. Списывать будете на меня? Давайте, ладно, мне не жалко…
— Как вам всем нравится болтать… — протянул Люмьер. — Все болтаете и болтаете… А жизнь — штука простая.
Капитан прошелся по предбаннику, споткнулся о ногу убитого им лейтенанта и выругался.
— Эй, капитан! — позвал Трубецкой. — Вы обо мне не забыли? Вы же меня собирались…
Нож в руке хищно следил острием за Люмьером. Если выстрелит — ничего не попишешь, а если…
— Я ударил его рукоятью пистолета, — сказал капитан. — Говорите, убил?
— Пульса нет, сердце… — Трубецкой левой рукой нашарил пуговицы на мундире Сореля, расстегнул, приложил ладонь к груди. — Сердце не бьется.