– То, что вы об этом рассказываете, не добавляет доверия.
Рукава остались на месте. Сильные кисти легли на кипу документов и замерли. Отлично, значит, мы не сваливаемся в ту вероятность, которой я так хотел избежать.
– Я и не имел такой цели. Я хотел сказать про Нарышкина. Вы ведь ему верите, если такое определение уместно в отношении правителя и подданного.
– Сейчас вы скажете, что он предатель?
Пальцы снова дрогнули.
– Он вам верен, как никто. Даже у вашего старшего сына нет такой преданности – он, скорее, оперирует категориями стратегической выгоды. Как, впрочем, и все остальные ваши дети. А Нарышкин именно предан, искренне предан. Даже странно.
– Что же тут странного? – сверкнул глазами князь.
– Ну, просто… Когда вы хотели убить меня, помните, после провала вашего плана с мостом через Амур?.. Да-да, взрыв самолета, чтобы один не по чину наглый боярин не сделался вдруг пермским князем. Я ведь после того случая воспринимал вас и Нарышкина как личных врагов. А у таковых – это психология – сложно признавать качества, которые уважаешь. Честь, верность… Я именно поэтому сказал, что странно. Так вот, Максимилиан Антонович – друг и соратник, которому вы доверяете. И он может стать мостиком к нашему обоюдному доверию.
– Каким, интересно, образом?
– Позвольте мне прикоснуться к нему. Я сниму всю защиту, вы можете приготовиться сжечь меня на месте.
– Зачем?
– Затем, что просьба прикоснуться к вам точно закончится кучкой пепла на ковре. Хотя это было бы предпочтительнее. Я могу показать, что происходит и к чему все идет. Но подойдет и вариант с посредником. Потом Максимилиан Антонович скажет, что мне можно верить, и мы с вами поговорим уже более предметно. Годится?
В серых глазах князя зажглись искорки искреннего веселья. Но лицо не улыбалось, продолжая хранить то выражение, которое должна иметь всякая носовая фигура на парусном судне – безмятежное и чуточку угрожающее.
– Только тот факт, что ваши речи, господин Антошин, обладают определенной притягательностью безумия, все еще хранит вам жизнь. Ничего более нелепого я в жизни не слышал, а ведь мне есть что вспомнить.
– Я надеялся именно на такую реакцию.
Не удержавшись, я начал обратный отсчет на пальцах. Князь подобрался, я чувствовал, как от него тянет силой, готовой вырваться и поглотить меня. Пять, четыре, три, два, один. Когда пальцы правой руки оказались собранными в кулак, раздался стук, и в кабинет вошел Нарышкин. Начал было что-то говорить, но, увидев меня, замолчал и вопросительно глянул на Бестужева.
– Гость у нас, Максим, – бросил князь, не отрывая от меня взгляда. – Незваный.
– Хуже татарина, и не говорите, Александр Викторович! Здравствуйте, Максимилиан Антонович! Как поживаете?
– Антошин?
Ну вот, снова здорово! Сговорились они, что ли?