– Ты ведь не бросишь меня? У меня больше никого не осталось. У тебя же есть семья? И друзья?

– Нет, Мэй, не брошу. Да, есть, и я не сомневаюсь, что они будут рады с тобой познакомиться…

В голове почему-то завертелся вопрос: можно ли через трансформатор перенести кого-то из книжного мира? Забрать с собой? Ответ всплыл сам собой, словно давно ждал этого момента, и лопнул радужным мыльным пузырем. Если бы можно было, тогда кто-нибудь, хоть один из заключенных, попытался бы притащить что-то опасное в обычный мир. Холодное оружие. Атомное оружие. Роботов-убийц. Гигантскую Годзиллу. Зомби-вирус… Нет, создатель этой машины явно не дурак и должен был обезопасить Землю от подобного риска. Одно неосторожное перемещение в мой мир с легкостью привело бы к апокалипсису, исчезновению страны, человечества, планеты. Выходит, мне придется бросить Мэй? Ту, которую я пообещал защищать? Да что ж я за человек-то? Эти мысли я закрыл от лисы и решил поговорить с ней в другой, более подходящий момент. Привал закончился, и снова вдаль потянулись зеленые склоны.

Мы с Мэй вышли на главный тракт и побрели в сторону ворот Маритимбурга.

– Не стоит тебе показываться людям, – заметил я, оглядываясь вокруг на предмет наличия этих самых людей.

– Я и воротничком побыть могу, – весело предложила лисица.

– А шарфиком?

– Шарфиком пока не могу. Изображай из себя крестьянина, которому повезло на охоте. В этом мире мы в первую очередь трофеи, – Мэй попыталась скрыть горечь за сарказмом и обернулась вокруг шеи, как-то зловеще обмякнув. Стало не по себе.

– Псс, напарница! Ты жива? Все в порядке?

– Раз ты поверил, все остальные поверят тем более! – торжествующе отозвался пушистый воротник.

На подходе к Маритимбургу (хоть не Тимбукту!) мне показалось, что я стал узнавать окрестности. Как-будто что-то неуловимо родное, как из детства, поплыло перед глазами.

Я маленький, еду на велосипеде, быстро-быстро перебираю ногами, прокручивая педали. На дворе лето, и весь парк возле дома в зелени, а желтая газовая труба окаймляет парк вместо решетки. За мной бежит мама и кричит: «Денис, не так быстро!»

– Эй, не так быстро! – гаркнули у меня под ухом совсем не маминым голосом. – Те, кто с грузом, первее проезжают!

Я посторонился, пропуская выкатившуюся из-за поворота тележку, в которую была запряжена лошадь с косящими глазами. Сбоку от меня, через поле, засаженное зеленью, шла толстая желтая труба… не может же она быть с газом? Или может? Вымышленный мир Средневековья, и в нем открыли доступ к недрам земли? Впрочем, загадка быстро разрешилась. Когда я сошел с обочины дороги и приблизился к трубе, то понял, что она сложена из желтого кирпича и ведет к мельнице, радостно переворачивающей под напором воды колесо с желобками.

– Почему мы не пошли в город? – заволновалась Мэй.

– Показалось, что узнал место из своего детства. Сейчас войдем в ворота.

Я ожидал чего угодно, но не того, что увидел, когда позади остались высокие дубовые ставни. Водяная мельница была лишь началом, маленькой строчкой гигантского романа о воде.

Последнее время мне часто снился один и тот же сон, в котором я шел по широкой полосе Невского проспекта, прямо по проезжей части, на которой не было ни единого автомобиля. Раздался звуковой сигнал, заиграла музыка, и я вместе с другими пешеходами ушел на тротуар, под сень старинных, но ухоженных домов царской эпохи. И тут проспект ожил: дорожное полотно медленно стало уходить под землю, а у самого края пешеходной зоны выехал защитный экран из пуленепробиваемого стекла. Дома оказались отрезаны гигантским аквариумом от проспектов и улочек, по которым хлынула чистая морская вода, хлынула вместе с форелью, карпами и другими рыбами. Миг – и любой океанариум померк по сравнению с тем, что я увидел. На три, а то и на четыре метра вверх плескалось море, раз в год разливающееся. Тот Петербург, который мне снился, был построен мудрым императором, заметившим сезонный разлив соленой воды и построившим целый город так, чтобы превратить его в чудо света. Шли годы, и уникальный город-иногда-на-воде привлекал все больше и больше туристов… Я помню, как спустился в кафе, и его подвальный этаж оказался по колено затоплен теплой прозрачной водой… Выпив чашку кофе с булочкой, я отправился дальше и зашел в антикварный магазин мебели, где торговали, должно быть, самыми дорогими и самыми редкими предметами роскоши. Коллекция меблировки помнила времена царей, империи и с тех пор обросла красивыми ракушками и кораллами, но не рассохлась. Старые мастера умели обрабатывать древесину так, что морская вода не вредила ей, а лишь оставляла красивые зелено-голубые разводы с белыми раковинами и тонкими полосками соли. Сейчас что-то подобное уже не умеют создавать… Раз в год эти предметы мебели приобретали новые благородные узоры, делая очередной диван или шкаф еще на энную сумму дороже. Я гулял по родному городу, плавал в море напротив дома Зингера, где можно было прыгнуть с «бассейной вышки» прямо в аквариум, а потом катался по каналам на тонких, точеных лодочках, наслаждаясь летом. Со всех сторон сияли вспышки туристских дорогих камер, а потом, через неделю, море покинуло город. Красные, розовые, белые, жемчужные кораллы вросли в стены подвалов зданий, а в воздухе пахло солью и свободой.

«Красивое воспоминание. Это твой родной город?» – прошептала Мэй у меня в голове.

«Это не воспоминание, – я не медлил с ответом. – Это сон. Ты увидела не совсем мой родной город. Петербург такой же, но воды там поменьше». Разговаривать мысленно было удобнее, да и горожане не примут меня за умалишенного. Порывшись в памяти, я показал лисе хорошо знакомые улочки и набережные.