О редакторской обработке Книги Кох̃е́лет
Неискушённому читателю, взявшему Книгу в руки, может быть, впервые, кроме особенностей авторского изложения, некоторых «тёмных» и неясных мест, собственно понимания далеко не простой философии Автора, особенно трудно воспринимать и понимать Книгу из-за того, что в ней встречаются абсолютно противоречащие друг другу высказывания. Это не касается тех мест, которые лишь на первый взгляд кажутся противоречивыми: Автор, например, то превозносит мудрость, то издевается над нею, то советует проводить жизнь в веселье, а то называет веселье и радость глупостью, недостойной мудреца. Всё это – всего лишь разные стороны его философии, которую без преувеличений и без какого-либо пафоса следовало бы называть «трагической», «философией отчаяния». Разобраться в этих мнимых противоречиях мы предоставляем самому читателю – в качестве, так сказать, «домашнего задания», «теста на сообразительность». Это не так уж трудно. Речь здесь пойдёт о других противоречиях, которые примирить действительно невозможно и которые так или иначе связаны с темой Бога. Предельно острые и чуть ли не еретические высказывания Автора соседствуют с некими заявлениями, что в мире, наоборот, всё прекрасно, и человеку следует лишь бояться Бога да выполнять его заповеди, за что ему непременно воздастся по заслугам.
Практически все ветхозаветные книги с момента написания до окончательного вхождения в канон подвергались редактированию. Храмовый ортодокс-переписчик мог что-то вставить в текст, если он, по его мнению, не вполне отвечал религиозным канонам и премудростям религиозного благочестия. Иногда вставки делались на социально-политические темы (как почти во всех книгах Пророков), иногда – как в случае с Иовом и Екклесиастом – на религиозные. Редактированию подвергались практически все книги Ветхого Завета. Особенно в этом смысле «не повезло» Книге Иова: помимо отдельных мелких вставок и искажений, книга пополнилась целыми шестью дополнительными главами, для которых редактору даже пришлось ввести новый персонаж. Промежуток между написанием Книги Кох̃е́лет и окончательным вхождением в канон библеисты оценивают в 300-400 лет, возможно, даже ещё меньше; по сравнению с другими библейскими книгами это немного, но, конечно, вполне достаточно, чтобы Книга дошла до нас не в том же самом виде, в котором она впервые вышла из рук Автора. К счастью – как правило – позднейшие переписчики не решались прямо изменять, искажать подлинный текст, ограничиваясь лишь своими дописками – иначе пытаться очистить Книгу Кох̃е́лет от позднейших наслоений было бы заведомо безнадежным занятием. Редакторские обработки – единственная приемлемая гипотеза для согласования многочисленных противоречий Книги, которые никаким другим образом разрешить совершенно невозможно. Вот первый пример.
Глава VII, начало. Скорбь (כעס)лучше смеха; [ибо] худо на лице – добро на сердце/…/ Сердце мудрых – в доме траура, сердце глупых – в доме празднества…» и т.д. – тут всего через несколько стихов:
VII.9 Не спеши своим духом скорбеть (כעס),
Ибо скорбь (כעס) [только] в груди глупцов находит пристанище.
[?!] Неустранимое и совершенно необъяснимое противоречие, которое действительно показывает, что текст подвергался позднейшей обработке. Какой-то неведомый редактор-переписчик решил – таким вот образом – «сгладить» слишком уж пессимистическую мудрость Автора и чересчур «мрачное» начало VII главы. В этой связи можно определенно посочувствовать нашему отечественному переводчику, готовившему перевод для Библии: он не имеет никаких других возможностей сгладить это вопиющее противоречие, одно и то же слово «каа́с» (скорбь) перевёл сначала правильно (в ст. VII.3), а затем в VII.9 – как «гнев» – т.е.: «…не спеши гневаться…» (хотя в данном случае это откровенно неточно), – а что ему ещё оставалось делать?
Глава II, концовка, ст. II.24. Читаем у Автора:
II.24 Нет блага и там,
Где возьмётся человек есть, и пить /…/
Ибо [вот] что ещё я увидел:
От Божьей руки [даётся] всё то;
Затем – неожиданное продолжение:
II.26 Ибо тому, кто благ пред Ним,
Даёт Он мудрость, и знание, и радость,
А согрешающему даёт заботу – копить, собирать –
И отдать благому перед Богом;
(Полная, в общем, идиллия: добродетель торжествует, порок наказан, «страны ради, гради весели»!) И тут, вдруг, сразу концовка, резюме:
II.26д И это – тщета и погоня за ветром!
(«Х̃э́бэль», напомним, – это не только «тщета», но и «бессмыслица», и «нелепость», – вариант перевода надо выбирать по контексту). Какая же может быть здесь «бессмыслица», если речь только что шла о столь мудром и справедливом порядке, установленном на земле стараниями Бога? Таким образом, вновь ощущается вмешательство некоего редактора-переписчика, решившего на свой манер «сгладить» текст. Вставка противоречит даже ближайшим, непосредственно примыкающим к ней стихам (концовке-рефрену), не говоря уже об остальных, весьма многочисленных местах Книги, разбивающих нарисованную здесь идиллию в пух и прах. Им просто несть числа. «Не будь очень праведен!» (ст. VII.16), «Что не скоро над злыми делами свершается надлежащее, оттого и полнится сердце сынов человека устремленьями злыми: так и грешник – сто зол сотворит – а век его продлевается!» (ст. VII.11-12); «Есть бессмыслица, что на земле творится: что есть праведники, которых постигает такое, будто они творили деяния нечестивых; и есть нечестивцы, чей удел – как для деяний праведников!» (ст. VIII.14); «И оглянулся я, и увидел все угнетения /…/ И вот слёзы угнетённых – а утешителя нет для них!» (ст. IV.1) и т.д. Без этой вклинившейся в текст вставки II.26 предыдущий и последующий текст прекрасно связываются друг с другом. Получается что-то вроде: «Не счастья человеку, кроме доступных ему скромных благ. Но и это целиком в руках Бога (ст. II.24): ибо что может иметь человек без Его воли? (ст. II.25) И это – ненадёжно, и это – пустая погоня за ветром…» (ст. II.26). Таким образом присутствие здесь ещё одной вставки вполне бесспорно.