— Лина, — Ским уже явно злился, — ты что, дура? Если б я тебя обманом не вывез из Мельхорма, то сейчас тебя бы уже отправили в храм, скорей всего. Бродила бы среди цветочков, учила бы имена богов…

— Да к черту ваших богов, — Лина начала всхлипывать. — К черту ваши храмы и цветочки, — она уже кричала, забыв, что весь дом спит. — Ненавижу ваш мир! Тебя ненавижу, — чужемирка топала ногами. — Чтоб ты провалился вместе со своими демонами! — в Ледяного полетело маленькое зеркало, стоявшее на тумбочке. — Магами! — вслед за зеркалом отправилась подушка с кровати. — Купцами и кнестами! — Лина швыряла в него его же сапоги.

— Утихомирься, женщина! — наемник подскочил к жене со спины и обхватил ее руками.

— Отпусти! — Лина колотила его пятками. — Отпусти, кому сказала!

— Что в тебя вселилось? — Ледяной швырнул ее на кровать.

— Ты в меня вселился! — чужемирка стояла на коленях и кричала сквозь слезы. — Ненавижу!

— Да иди ты … — Ледяной подобрал сапоги, разбросанные по комнате, подхватил сюртук и вышел, хлопнув дверью.

Лину окатило волной горечи, сожаления, обиды:

— Нет! — крикнула она в уже закрытую дверь. — Не уходи!

Чужемирка согнулась в рыданиях, и как молитву повторяла тихое «не уходи», а Ским стоял в коридоре, прижавшись спиной к двери, и слушал…

Ночь сгущалась над Рузгардом. Города затихали и погружались в сон. Крепко спал Мельхорм. Сонная стража бродила по тихой Реате. Призывно светились огни ночных таверн в портовой Берьяте. И лишь столица Рузгарда, Элатра, никогда не спала.

Стоящий на пересечении трех торговых путей город был призван поражать каждого гостя красотой и величием. Ни у кого не возникло бы ни единого сомнения, что даже окраины здесь утопают в роскоши. Что даже бедняк ест на завтрак плоды чудесных деревьев, растущих вдоль улиц, что столь же прекрасна жизнь и намерения обитателей его, как и внешний облик улиц, парков, домой, замков…

Подсвеченный магическими огнями город был так же хорош и ночью. Вечерняя публика, разодетая в шелка и перья, стекалась к театрам, бальным залам. Люд попроще проводил вечера в тавернах и концерториях. Находились и такие, кто под строгим взглядом стражей попросту бродил по улицам, распевая пошлые песенки, или обнимаясь с только что обретенной подругой.

И лишь в самом сердце города было тихо. Центральный дворец, обитель Величайшего, молчаливо возвышался над городом. Как страж, как соглядатай, как строгий, но добрый родитель. Он был будто соткан из тончайших нитей голубого мрамора. Изящные стены, возведенные не без помощи волшебства, витиеватым рисунком поднимались ввысь. И, плотные у основания, рассыпались тонким кружевом в небесах. Не одно поколение путешественников, волшебников да и самих жителей замирало в восхищении около этих стен.

Где-то там внутри, в торжественной зале со сводчатым потолком и стрельчатыми окнами, правитель принимал своих подданных. Где-то там внутри, в светлой уютной комнате засыпали наследники Величайшего. Где-то там, в кружевной беседке у фонтана проводила свои редкие свободные минуты дочь покойного правителя, супруга правителя нынешнего.

А еще где-то там внутри была маленькая темная комнатушка. В ней не было окон. Только несколько шкафов с бумагами, массивный стол с удобным креслом да несколько жестких стульев перед ним. Мало кто в эту комнату входил. Еще меньше людей из нее выходило. Но сейчас, за тем самым большим столом сидел мужчина. Одет он был в мягкие домашние брюки и тонкую рубаху, поверх которых был накинут изящный, расшитый золотыми нитями халат. Мужчину явно подняли из постели, но он, казалось, уже и забыл о сне. Прямые темные брови его были сведены в одну линию, через лоб пролегла глубокая вертикальная складка, глаза горели яростным огнем, губы сжались в тонкую неприятную линию. Он сидел за столом, заваленным донесениями о взяточниках, казнокрадах, о возможных и мнимых заговорах, о появившихся то тут, то там вампирах, зомби, оборотнях. Донесения были разделены на две стопки. Те, информация в которых не вызывала сомнений, и те, которые были больше похожи на сказки, призванные замаскировать обычный разбой. Стопки были почти равны и занимали большую часть стола. Но они сейчас не интересовали хозяина кабинета. Он крутил в руках маленький кусочек бумаги. Взгляд его темных, обжигающих глаз был устремлен куда-то вдаль. Возможно, в глубину прожитых лет. Пальцы методично крутили по часовой стрелке бумажный прямоугольник, то и дело ударяя его о стол, но как ни поверни, значение донесения не менялось. На бумажке было написано одно единственное слово: Источник.