Роб попрощался с археологами. Кристина решила уйти вместе с ним.

Трое певцов к тому времени уже задули свечи, собрали столик и не спеша пошли по улице. Один из них оглянулся на Кристину. Роб не смог понять, что выражало его лицо.

«А может, — подумал Роб, — дело всего лишь в недостатке освещения. Поэтому я и не могу понять, что у него на уме».

Где-то вдали загавкала собака, выполняя свой одинокий ночной обряд. Над ближайшим минаретом высоко в небе висела луна. Ветерок доносил смрад нечистот.

Держа Роба под руку, Кристина вела его по узкому переулку; вскоре они оказались на сравнительно широкой и несколько лучше освещенной улице. Роб все ждал, когда же Кристина объяснит ему свою реакцию, но они шли молча. За дальними кварталами проглядывала пустыня. Темная, бесконечная, древняя, мертвая…

Он подумал о камнях Гёбекли, которые стоят где-то там, заливаемые светом луны — в первый раз за десять тысяч лет. Журналисту стало холодно впервые за все время пребывания в Шанлыурфе.

Молчание слишком затянулось.

— Ладно, — сказал Латрелл, отпустив Кристину, которую держал под руку. — Что все это значит? Я имею в виду песнопения. — Роб понимал, что ведет себя не слишком вежливо, но он сильно устал, был раздражен и ощущал первые признаки похмелья. — Кристина, расскажите. У вас был такой вид, будто… будто вы увидели ассирийского демона ветров.

Это была попытка разрядить напряжение. Безуспешно. Кристина нахмурилась.

— Это Пульса Динура.

— Что-что?

— То, что пели эти люди. Заклинание.

— Пульса… Ди…

— … нура. Огненные бичи. По-арамейски.

Роб в который раз изумился.

— Откуда вы знаете?

— Я немного владею арамейским.

Они спустились к прудам. Старая мечеть утопала во тьме, там не горело ни единого огонька. По аллеям больше не прогуливались парочки. Роб и Кристина свернули налево, к его отелю и ее квартире, находившейся сразу за ним.

— Значит, они исполняли арамейский гимн. Очаровательно. Уличные певцы?

— Это вовсе не гимн! И пели его не какие-то там певцы!