Вместе — матрос и я — выходим из моих комнат через черный ход. Мимо двери проходят два матроса.

Они медленно идут по пустому коридору, занятые тихим, небрежным разговором. Прямоугольный коридор кажется бесконечным.

Наконец, мы на лестнице. Идем вниз к единственному выходу, уже занятому смешанным караулом из казаков и матросов. Малейшая ошибка, неуверенный шаг, и мы будем обнаружены, и все будет потеряно.

Но мы, кажется, вообще не думаем о такой возможности. Ноги двигаются совершенно автоматически, с идеально сбалансированной точностью, как хорошие машины. Проходим мимо охранника у входной двери как ни в чем ни бывало!

Двигаемся под аркой. Мы оглядываемся. Я, конечно, выгляжу нелепо. Опять ничего.

Проходим на возвышение перед дворцом. Все пусто. Там никого не видно! Нет автомобиля. Сначала мы не можем понять, что произошло.

Мы идем дальше.

Где? Мы не знаем. Двигаться быстрее невозможно.

— Что-то напутали, — говорит мой новый товарищ.

— Пошли назад, — отвечаю я.

Мы возвращаемся.

Мы снова под аркой. Мы оглядываемся. Сейчас за нами наблюдают.

Возвращаемся во дворец, через дверь, противоположную той, через которую мы вышли. Эта дверь ведет прямо в комнату охраны.

Мы слышим затихающий отдаленный рев. Матросы Дыбенко и казаки Краснова бегут наверх, чтобы арестовать меня.

В этот момент нас встречает тот самый друг, который сказал нам, что на выходе нас будет ждать автомобиль.

Незаметно, с видом полного безразличия, он проходит мимо нас, говоря:

— Произошло недоразумение, автомобиль ждет вас на выезде из города, у египетских ворот.

Поворачиваемся и оказываемся в третий раз под аркой.

Это уже слишком. Охранник делает шаг вперед в нашу сторону. Но вот, под аркой, стоит верный друг, офицер, помещенный туда по возможной «необходимости». Он покрыт бинтами; его лицо и тело несут шрамы войны. Он «внезапно» теряет сознание и падает прямо в объятия того, матроса или казака, — не помню, — который собирался подойти к нам.

Все взоры обращаются на потерявшего сознание офицера. Проскальзываем.