Вместе с Мосрентгенским храмом князиньке достался его настоятель, отец Глеб. Давным-давно батюшка натурально упал сюда с неба вместе с дирижаблем, набитым полумёртвыми русско-украинскими беженцами из Торонто. Он тотчас переосвятил осквернённые руины ближайшего храма, Святой Троицы, в честь великомученика Василиска, и стал там служить. При первой же княжьих выборах в совет громады случился скандал до небес: по документам батюшка оказался мало что канадец, но ещё из Болгарской Православной Церкви…

Над священником сгустились межконфессиональные тучи, но тот уже организовал в Мосрентгене школу, типографию, починил тёткам из «Лизы-алерта» машину скорой помощи и в целом пустил корни. Тем более, что родом отец Глеб был с Урала, и заявлял, что в Израиле — был, в Канаде — был, а теперь завершил кругосветное путешествие и никуда от родных берёзок более не двинется.

Духовный мир наступил внезапно, с прибытием тяжёлой артиллерии. В Данилов монастырь к Патриарху пришёл с посохом и вещмешком запылённый Нафанаил, митрополит Врачанский, натуральный болгарин, похожий на истощённого Филиппа Киркорова. Он предъявил верительные грамоты и напомнил, что русские и болгары — братушки, обе церкви сёстры, и находятся в каноническом общении. И, кстати, Болгарская церковь сильно постарше будет.

Филиппа Киркорова очень хорошо помнили, и никто не стал спорить, себе дороже. Разъяснив свою точку зрения, Нафанаил снял себе комнатку прямо напротив ворот Патриархии, для напоминания, и назад в Болгарию уже не пошёл — по всей его Врачанской епархии фантогеновый фон зашкаливал за смертельные девять единиц.

Духовные люди всей страны, с замиранием сердца следившие за развитием событий, немедля потянулись в богобоязненный Тёплый Стан. Как-то все забыли, а тут вдруг вспомнили, что на автобазе у Голубинского лесопарка испокон веков была армянская часовня, да и сейчас есть. И вообще, уже не часовня, а церковь, наверное. Потому что армянских батюшек на районе аж трое, и все без места, и все там уже служат.

Далее выяснилось очевидное: что на квартире у самого МКАДа как пели, так и поют свои псалмы неистребимые пятидесятники. Уже пятьдесят лет.

Потом ещё Древнеизначальная Первоправославная Катакомбная Церковь арендовала у города разбитую бомбяру на Варги и построила там свои древние катакомбы.

Суфии не строили ничего. Просто оказалось, что хозяин гостиницы в недостроенном бункере связи у Голубинского лесопарка — шейх, и всегда был шейхом. Однажды он экономно поменял две буквы в вывеске, и заведение «Токио» превратилось в «Текие», а с вершины бетонной антенной башни печально закричал муэдзин. Мегафон у сладкопевца княжеский воевода отобрал лично.

Разноверские предсказатели погоды с Тропарёвского капища довершали картину духовного процветания ежедневными прогнозами на форуме Теплака. С гороскопчиками.

В атмосфере небывалого духовного подъёма князинька охотно обременил святых людей налогами, арендой и благоустройством территории.

И вот теперь у самых ворот Святого Василиска в Мосрентгене обретался сам отец Глеб в сильных электроочках. Полноватый священник сосредоточенно красил ограду, провожая прохожих суровым взглядом. Духовный человек, опасный. А ну как сожжёт за несовершенство? Вот р-раз — и сожжёт!

Нет уж, Филину не к Святому Василиску, Филину дальше идти, в проулок между храмом и развалинами военной базы, сообразно полученным ганеша-координатам.

Там, метрах в двухстах от церковного забора, за плешиво зеленеющим полем косо торчал на опушке здоровый шатёр-типи, крытый оранжевыми парашютами. У вигвама невзначай ошивался Рамен. Ваня прикинул, что эксцентричное становище видно только с воздуха или с церковной территории, но не от жилья. И при чём же здесь церковники?

Пока Филин подходил, один из семи слышимых ему коптеров подлетел по своим делам слишком близко, и из недр Троицкого леса криво стрельнула ракетница. Ракетка, погонявшись для порядку за перепуганным летуном, принялась радостно нарезать круги в весенней лазури. Весьма серьёзно дело, если их уединение так берегут.

Пожав сухонькую клешню Рамена, Филин вошёл в шатёр и окончательно удивился. В глубине шатра работал Князь Теплого Стана Игорь Семёнович Первый, собственной персоной. Как на портрете у метро, но с голым бледным торсом и с лопатой в руках. Хорошо хоть Шапку Мономаха дома оставил. Князь копал могилу. Без шапки и вблизи Князь подозрительно походил на диггера Крыса, обросшего окладистой бородой.

Посреди шатра у почти отрытой могилы стоял на репшнурах красный гроб. В нём лежал маленький Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт. В тонких чертах восточного лица пряталась улыбка, роскошные кудри спадали на плечи сюртука. А сюртук-то знаком. И штаны. Всё это бабушка шила целую неделю. Филин ещё гадал, кто это будет ходить в костюме капитана «Титаника». И вот.

— Привет, Филин. Собственно, сам всё видишь. Завершаем начатое, а потом нас ждёт ещё много великих дел… — солидно изрёк князь, втыкая лопату в кучу земли, и добавил очевидное:

— Я князь. И, кстати, я уже наработался, теперь твоя очередь. У Николай Семёновича, видите ли, поясница колосится. И от батюшки помощи не дождёшься.

Ну это ясно. Лишь через пару колов времени Ваня понял, что Николай Семёнович — это, очевидно, старичина Рамен. Тот уже деловито глазел к Филину в яму, опершись на притащенную крышку гроба. Ровно в ту секунду, когда Ваня выкинул наверх последнюю лопату земли, из ниоткуда сгустился давешний мрачный отец Глеб, ведомый мистическим чутьём, и быстро совершил последние обряды.

Начиналось всё весьма логично, что редкость в наши психоактивные времена. За пару месяцев до Мытищинского согласия в центре Москвы шли тяжёлые бои. Третьего февраля Отдельная Красно-знамённая БТГ имени Ленина прорвалась к Кремлю. В Кремле по обыкновению сидели какие-то сатанисты-агностики, но суть в другом.