Филин обожал смотреть такие сценки а-ля «вспомним детский садик». Поначалу ждал, что старые поженятся, или съедутся, или ещё что-то такое, но те всё ходят кругами, хвост торчком, глаза востры, и всех всё устраивает, пока в ящик не сыграют. В общем мудро. Но! Дело в другом!

— Давай уже, Рамен. Рассвет уже всё заметнее…

— Ладно. Где-то с час назад мне позвонила одна боевая подруга, Стрелка. Знакомы по подземной тусовке. — старый диггер хрустел костяшками пальцев, хмурил брови, соображая, как сказать.

— Блин, ну поздравляю! И что мне эта встреча старых друзей в ночи? — это Филин для порядку сказал («Не ругайся!» — скрипнула из угла бабушка), чтоб мысль старому направить. Ясно, что не всё так ясно.

— А Стрелка пропала двадцать пять лет назад. Ушла под землю где-то в центре — и всё. В розыск объявили — тогда ещё был всероссийский розыск. Диггера по всей Московской подземле спасы устраивали, одних жмуров шесть штук нашли, а её нет… — Глаза Рамена отсырели, паучьи пальцы обминали бока чайной бадейки. Видать, поучаствовал он в тех спасах.

— А сейчас она где?

— В темноте. Говорит, всё нормально, но темно. Мол, давай вниз, помощь нужна, а Ворону и нашим скажи, что всё пучком. А Ворона ещё в первую смуту монтеры на Таганке в старый ствол скинули. Да и наши все того… — Диггер аккуратно поставил чашку, поднял на собеседников выцветшие стариковские очи. — Это просто срок мне вышёл. Зовёт она меня к себе.

— Что, прямо на тот свет звала? Куда конкретно-то?

— А вот не ясно. Она в офлайн ушла.

К девяти утра, как раз к открытию, товарищи решительно зашагали в Князинькину администрацию, в бывший вавилон-центр «Принц-Плаза» у метро. Князю предстояло расплатиться за знакомство с диггерами: либо поддержкой, либо психиатрической помощью. На Рамене были Филиновские берцы на четыре размера больше нужного.

Хоть и тёмное время зима, но только зимой есть такие светлые, слепящие дни, когда Солнце искрит через висящий в небе иней, и кругом сияют мелом груды сугробов, и деревья словно в крахмальном кружеве, эх! В такие дни вокруг Солнца нередки ореолы, и ложные Солнца, и небесные явления, но сейчас ничего эдакого не было.

И слава Богу, а то бы Рамен стал туда тыкать пальцем и шептать, что это Знак. Он и сейчас, средь бела дня, нервно озирался и не выпускал свой титанический болторез. Филин решил, что никогда более не поверит в легенды о слабосильности старого диггера — в болторезе было никак не менее пуда. Особо подозрительно старичина глядел в спину впереди идущей бабке. У бабок есть особо тайное умение плестись посреди широкого тротуара так, чтобы их не обойти и не объехать. Настроение у старой было отличное: судя по пустой авоське, шла она на рынок, и пела что-то людоедски-казацкое меховому шарику на санках позади. Шарик одобрительно попискивал и махал лопаткой.

Из украшенных жестяными коронами труб на вершинах девятиэтажек в небеса поднимались десятки столбов дыма, серых, белых и тёмных, одни тянулись прядями высоко, мечтая стать облаками, другие же таяли в воздухе, наполняя его запахами смолы и хлеба.

По колеям от метро навстречу им весело разбежалась лошадь, снег почуя, с цоканьем, ржанием и лязгом полозьев по проглядывающей брусчатке, да под горочку. Поверх груды дров косо примёрз невозмутимый мужик с цигаркой и кнутом.

Тёплый Стан жил под рукой Князя, а Князь, как известно — добро, тепло и свет. Его высокопревосходительство относился к своему девизу серьёзно, сея коммунальные услуги всюду, где длины рук хватало, и не забывая брать добро, то есть коммунальную дань. Немалую. Поэтому мещане предпочитали пользоваться княжей добротой по минимуму, добирая на стороне дровами, ветряками и постоянной готовностью что-нибудь стырить. Как бы ни менялась Россия — она не меняется.

В конце спуска улица сворачивала под прямым углом, и коняка на радостях в тот поворот не вписалась. Под некоторым косвенным углом, подняв сверкающие волны снега, собачьего кала и дров, упряжка вошла в огромный сугроб-отбойник, копившийся тут всю зиму. С лихим запоздалым «Тпру-у-у!» возница рыбкой нырнул в снежные недра. Через мгновение повсюду звонко запрыгали дрова.

Рамен впервые с начала суток выпустил болторез. Под лязг упавшего инструмента он схватился за колени и стал неудержимо тоненько ржать. Басом хохотала бабка, колокольчиком заходился её укутанный потомок, гыгыкал Ваня Филин, тщась сохранить лицо, ибо тут же прохожая девица-педагогица интеллигентно хихикала в платочек, иногда срываясь на хрюканье. Лошадь скромно улыбалась, выглядывая из снежно-дровяного бархана.

— Вот значит, из сугроба и расторгуется! — с трудом успокаиваясь, утёр слёзы Рамен. — надо будет потом дров оттуда накопать. — и снова прыснул, не удержался.

Даже не верилось, что в одном пространстве со всем этим сверкающим жизненным великолепием происходит та тягучая странная муть, о которой они собираются бить чело князю.

Перекрёсток у метро Тёплый Стан — это стык цивилизаций. Встань на самом перекрёстке Профсоюзной и Новоясеневского лицом ко МКАДу, под эстакадой. На самой эстакаде встать не получится, там торчат для внушительности зенитки, садятся коптеры безопасников и грозно ходят туда-сюда городовые, целеустремлённо так. Теперь представь себя будильником, но никому не говори.