Впрочем, такое поведение несколько отрезвило и самого Пачелли. Нет, к нацистам он не стал относиться прохладнее. Даже наоборот, многие моменты, особенно связанные с евреями и другими «полукровками», он активно поддерживал. Но вот личность самого Адольфа Гитлера кардинал перестал воспринимать как адекватную и способную здраво мыслить.
В 1936 году Ватикан нашёл-таки в себе мужество написать тридцать четыре ноты протеста фюреру (активное участие в данной работе принял и кардинал Пачелли, потому как ноты направлялись не против нацизма как течения, а против его лидера лично), в связи с нарушением конкордата. Однако ответа, пусть даже маловразумительного, они от Гитлера так и не получили. Фюрер проигнорировал Папу, и это притом, что Гитлер намеревался «осваивать» территории, на которых проживали миллионы католиков. Это и была та самая затрещина. Гитлер открыто показал миру: он ненавидит и презирает католиков.
Пачелли помнил унижение, которому он вскоре подвергся в кабинете Папы Пия XI, в миру Амброджио Дамиано Акилле Ратти. Папа в тот вечер излил на своего секретаря изрядную дозу недовольства, приказав в конце встречи подготовить текст энциклика с обвинениями, теперь уже против как самого Гитлера, так и всего нацистского движения в целом.
Пачелли, стиснув зубы, выполнил приказание. В марте 1937 года энциклик был готов как на итальянском, так и на немецком языках. Вскоре «Mit brennender Sorge» («С глубокой тревогой») был зачитан во всех католических храмах Германии. Противостояние Ватикана и Третьего рейха перешло в новую стадию.
Как ни странно, но именно энциклик спас положение Пачелли среди окружения Папы. Католики не только Германии, но и всего мира с сочувствием читали слова, написанные статс-секретарём. И те слова проникали в их сердца. Папа Пий хорошо отметил работу Пачелли и простил последнего. Из чего кардинал сделал соответствующие выводы и, став уже Папой Пием XII… решил вести двойную игру.
Для начала новый Папа отказался от личных встреч с представителями нацистского режима. Так, к примеру, когда в тридцать девятом году, после смерти Папы Пия XI, конклав в результате трёх голосований, что говорило о том, что у Пачелли имелись противники в Ватикане, избрал-таки того Папой, нового лидера католической церкви захотел поздравить со столь знаменательным событием сам Канарис. И получил от ворот поворот. Не помогла даже давняя дружба с любимой прислугой Пачелли, Паскуалиной Ленерт. Пий XII наотрез отказался принимать у себя официальных представителей Берлина: теперь бывший статс-секретарь был в ответе за всю католическую церковь, и он прекрасно осознавал, что далеко не во всех странах католики приветствуют режим Гитлера. А потому открытое принятие стороны нацистов могло привести к катастрофическим последствиям. Папа – не кардинал. С него и спрос иной. Хочешь, не хочешь, жизнь заставляла лавировать. Пришлось адмиралу искать иные подходы «к телу Папы». В результате Канарис задействовал личные связи. Что дало положительный результат. Вскоре агент абвера, мюнхенский юрист доктор Йозеф Мюллер, который до тридцать девятого года был лично знаком с Пачелли, тогда ещё кардиналом, вошёл в контакт с секретарём нового Папы, отцом Ляйбером, через которого и стал получать достоверную информацию о положении дел во враждебных Германии странах: информация в полном объёме поступала от католиков тех государств. Таким образом, Пачелли, не теряя связей с нацистами, изыскал возможность «сохранить лицо» перед паствой.
Одновременно Папа стал «играть» и на стороне «конкурентов» Гитлера. Если до тридцать девятого года он практически откровенно равнодушно относился к факту уничтожения евреев, то с приходом на пост Папа Пий XII решил заняться и данным вопросом. Папа рассудил так: кто знает, что будет дальше? Вон, и в самой Германии имеются недовольные Гитлером. Вермахт хочет его смещения. Бизнесмены начинают роптать, мол, не выполняет Адольф своих обещаний. Вот и как быть после, если того сместят? Правда, здесь нужно отметить: помогал Папа только и исключительно небольшим группам беженцев и арестантов, за которых просили «высокие люди» и церковные лидеры. В остальных случаях Пачелли предпочитал «закрывать глаза».
Вот и сейчас Папа Пий XII сидел в своём кресле, размышляя над ответом по поводу спасения очередной партии «иноверцев». Тонкая атласная сорочка нежно и приятно облегала его тело, выгодно подчёркивая структуру мышц рук и плеч.
Паскуалина Ленерт поставила перед мужчиной чашку с крепким кофе, отошла чуть в сторону, за спину священника. Принялась им любоваться.
Это были самые восхитительные минуты в её жизни. Минуты, когда она могла хоть чем-то быть полезной своему кумиру.
А Пачелли, кивком головы поблагодарив женщину, тут же ушёл с головой в работу.
Придя к власти, первым делом новый Папа призвал всех европейских лидеров (Сталин к данной категории, ясное дело, никакого отношения не имел) к миру. Он предложил правительствам Италии, Германии, Англии, Франции и Польши провести совместную конференцию в целях предотвращения надвигающегося мирового кризиса. Главы вышеперечисленных правительств проигнорировали призыв новоиспечённого Папы. Да и чего можно было от них ожидать, когда прежний, более авторитетный, лидер Ватикана, и тот не мог достучаться до разума мировых политиков. Впрочем, нужно отдать должное Пачелли: именно такую реакцию он и ждал. А потому спокойно отнёсся к молчанию Европы. Для него было главным то, что паства увидела: новый Папа, который несколько замарал своё имя в тридцать третьем, сегодня, в конце тридцатых, делает всё для того, чтобы сохранить существующее статус-кво между церковью и мировой политикой. И он своей цели добился. Теперь о нём заговорили как о миротворце. Успех следовало застолбить.
27 октября 1939 года Пачелли в своей энциклике «Summi Pontificatus» продолжил дело мира и осудил действия гитлеровской Германии по отношению к католической Польше. Впрочем, осуждение оказалось настолько корректным, обтекаемым и осторожным, что Папу не то что фюрер, даже паства толком не услышала.
Да, Пачелли осторожничал. А как иначе, когда находишься промеж двух огней: Гитлером и Муссолини? Особенно трон Пия XII зашатался, когда в сентябре сорок третьего года нацисты оккупировали Рим и фактически стали хозяевами положения. Как эти варвары только ни издевались морально над Ватиканом…
Именно об этом размышляла в данный момент Паскуалина Ленерт, наблюдая за тем, как Пачелли, поднеся левой рукой чашку с принесённым ею кофе к губам, правой, держа золотое перо, принялся делать правки в только что составленном письме к кардиналу Коллини.
«Бедный, – думала немолодая женщина, с состраданием глядя на свой идеал мужчины, склонившийся над столом, – сколько же свалилось на твои хрупкие плечи!»
Паскуалина Ленерт обожала Папу и боготворила его. Вожделела ли она его как мужчину? Да, но только в мечтах, в грешных, самопроизвольных снах, и не более. Пачелли оставался для неё вечной девичьей мечтой, сладостной и романтичной. Но она иного и не желала. Женщина, наоборот, панически боялась того, что когда-нибудь святой отец вдруг не сдержит мужского порыва и прижмёт её к себе. Госпожа Ленерт не понимала, а чувствовала: с одной стороны, в тот же миг сбудется её многолетнее желание – любимый мужчина стиснет её в своих крепких, мускулистых объятиях. От такой мысли даже дух захватывало… Но, с другой стороны, госпожа Ленерт прекрасно осознавала: в тот самый миг, когда Джузеппе (так женщина мысленно называла Папу) обнимет её, именно в тот самый миг разрушится весь устой, весь смысл её существования. Потому как она потеряет все ориентиры жизни. Её кумир, её лучик святости перестанет быть лучиком и уж тем более перестанет быть святым и исчезнет, испарится, как испаряется капля росы под жаркими лучами утреннего солнца (данное некогда вычитанное ею в одном из женских романов сравнение госпожа Ленерт просто обожала). Да, да, именно в тот миг, – мысленно говорила себе влюблённая женщина, – когда Папа её поцелует не в лоб, а в губы, когда она почувствует его дыхание на своей шее, а тело её прикоснется к его телу, в то самое мгновение она всё бросит и убежит из города. Куда? Без разницы. Лишь бы далеко от него.
Пачелли покашливанием разрушил плавное течение страстных мыслей госпожи Ленерт, после чего шумно прихлебнул из чашки обжигающий напиток.
Впрочем, женщину это не оскорбило. Даже наоборот. В этом шумном прихлёбывании она видела нечто детское, трогательное, забавное.
Госпожа Ленерт непроизвольно сравнила Пачелли с Канарисом. И нужно признаться, сравнение было не в пользу адмирала.