Впрочем (Сталин после долгих колебаний закурил), это уже не имело никакого значения. Советский Союз после скандала с Катынью разорвал все дипломатические отношения с «Лондонскими поляками» и восстанавливать их не пожелал. Сталину теперь было даже выгодно, что Кремль не поддерживает отношения с Миколайчиком. Тот, судя по всему, тоже не испытывал симпатий к Сталину.
А вот теперь мысли Иосифа Виссарионовича подошли к тому, что ждёт войска Рокоссовского в Варшаве. И данная информация пришла, как ни странно, не из Польши или Британии, а из Украины и Прибалтики.
По донесениям Абакумова, во Львове и Вильнюсе, перед тем как эти города были заняты нашими войсками несколько недель назад, Миколайчик, через Комаровского приказал отрядам Армии Крайовой, что базировались вблизи тех мест, самостоятельно занять «исторические польские поселения» до прихода советских войск и провозгласить в них власть польского эмигрантского правительства. Однако слабовооружённые «аковцы» не смогли выполнить поставленную задачу: во Львов и Вильнюс вошла Красная Армия. И вот тут, по донесению Абакумова, начались вооружённые столкновения между бойцами Армии Крайовой и советскими солдатами.
Сталин удовлетворённо потёр маленькие, изящные для мужчины ручки. Именно этого он и ждал.
Ещё весной прошлого года Коба понял: конфликта с поляками не избежать. Что было ему на руку. Теперь же, после вооружённого сопротивления Красной Армии в Украине и Прибалтике, он получил «полное моральное право» вводить советские части на территорию Польши и диктовать полякам свои условия. Миколайчик и Комаровский, сами того не понимая, подставились Сталину. В наркомате Берии уже готовились материалы для мировой общественности о том, как польские «аковцы» расстреливают солдат-освободителей, как уничтожают мирное население, которое не желает жить под «польским Лондонским правительством», как мстят украинским патриотам, проживающим на территории Польши.
И вот теперь Варшава. Наконец-то Варшава. Долго, ох как долго ждал «хозяин» этого момента. И наконец-то дождался. Теперь похрустят польские косточки…
В Варшаве на данный момент Комаровский сконцентрировал наибольшее количество бойцов Армии Крайовой. Той самой армии, которая окажет вооружённое сопротивление советским войскам-освободителям.
Сталин поправил себя: «А если не окажет, поможем оказать». И мысль вернулась на исходную позицию: «И у Рокоссовского с Жуковым не останется иного выхода, как кровью подавить мятеж, который Армия Крайова предпримет теперь уже против Красной Армии. Поляк Рокоссовский и его дружок Жуков будут вынуждены устроить землякам маршала вторую Катынь».
Сталин тут же вторично поправил себя. «Нет, у этих слишком возомнивших о себе друзей, а точнее, у Рокоссовского, будет два выхода. Либо уничтожить своими руками польское сопротивление. На что тот ни за что не пойдёт. Жуков – под вопросом. А вот Рокоссовский – нет! Либо встать против него, Сталина, здесь, в Москве. Что, по докладу Берии, руководитель 1-го Белорусского фронта уже начал готовить. Именно по этой причине Абакумов и получил приказ сконцентрировать в столице на несколько недель «смершевцев» и «особистов», из тех, кто был ранее знаком с оперативно-разыскной работой».
Сталин принялся специальной щёточкой, вынутой из кармана кителя, поправлять знаменитые усы: то был второй вариант развития событий, комбинация, разрабатываемая Берией, для того чтобы поставить большую жирную точку во всей этой истории, после которой ни у кого не возникнет никаких сомнений в том, что Рокоссовский и Жуков есть враги народа. Рокоссовский – ниточка к Жукову. Даже какая ниточка – канат. И, даже если Жуков сам, лично, уничтожит всех поляков, то его арест всё одно неминуем, в связи с тесными отношениями с предателем-однокашником, который, как будет сказано в деле, заранее готовил покушение на лидеров СССР. Именно под данную ситуацию, разработанную год назад, Берия и приказал сокамернику Рокоссовского, Старкову, подготовить диверсанта, который со дня на день, ориентировочно с третьего по пятое число, как доложил Лаврентий, должен прибыть из Германии и объявиться в Москве. Нет, неправильно, поправил себя Иосиф Виссарионович, он не прибудет. Его тело привезут. Им не нужен живой диверсант. Им нужен говорящий диверсант: иногда мёртвые говорят лучше живых. И это тот самый случай.
Вся документация по подготовке диверсанта Старковым, о контактах Старкова и Рокоссовского, а также Рокоссовского и Жукова практически готова. Вплоть до фотографий, на которых чётко видно, как подготовленный Старковым диверсант расстреливает своих сослуживцев после перехода линии фронта и как он же получает награду из рук самого Гитлера. Оставалось за малым: слепить комбинацию в одну картинку. Но это можно будет сделать только после того, как войска Рокоссовского войдут в Варшаву. Или когда начнут действовать здесь, в Москве. Не исключён вариант, операция ликвидации маршалов будет идти параллельными путями.
Иосиф Виссарионович затушил окурок в старинной медной пепельнице, вынул новую папиросу «Герцеговины Флор», после чего аккуратно захлопнул крышку коробки.
А если Жуков потопит в крови Армию Крайову, то тогда вообще всё замечательно. В Европе никто не встанет на защиту организатора массовых убийств. А перед ПКНО он, Сталин, останется в стороне от происшедших событий. Он поступит с маршалом так, как некогда поступил с Ежовым, обвинив того в превышении служебных полномочий, приведших к необоснованным человеческим жертвам. Именно в таком виде, думал Иосиф Виссарионович, мы представим перед польским комитетом Жукова. Жестокий военачальник, инициатор массовых расстрелов, сверженный Маршал Победы будет казнён, а в Польше установится новый, социалистический, порядок.
Сталин лёгким движением большого и указательного пальцев правой руки принялся разминать папиросную гильзу.
Теперь его мысли вернулись к Миколайчику.
О том, что в Варшаве подготовка к восстанию вступила в финальную стадию, Сталину доложили восемь дней назад, когда немцы начали выводить свои войска из польской столицы. Информация Иосифу Виссарионовичу крайне не понравилась. Его так тщательно спланированная операция против Жукова могла рухнуть в одночасье. Сталин прекрасно понимал: если восстание начнётся в городе, в котором фактически не осталось войск противника, Черчилль обязательно воспользуется ситуацией. Переправить в восставший город десант с вооружением – дело нескольких часов. Армия Крайова захватит Варшаву и объявит в Польше власть правительства Миколайчика, за которым стоял Черчилль. И тогда он, Сталин, ничего не сможет предпринять в противовес: не начинать же из-за Польши войну с союзниками? Даже наоборот, в связи с союзническими обязательствами он будет вынужден оказать военную помощь правительству Миколайчика. Подобной ситуации допустить нельзя было ни в коем случае.
Именно тогда, двадцать второго июля, после доклада Берии о том, что немцы решили покинуть столицу Польши, и о том, что в Лондоне подняли вопрос о сроках восстания в связи с уходом немцев (информация пришла от «Лиса», человека, работающего на советскую разведку в Британии), Сталин принял решение: первым делом изыскать возможность «известить» немцев о готовящемся восстании и отправить в Варшаву радиопризыв к началу вооружённого сопротивления. Результат тут же дал о себе знать: спустя сутки к покинутой столице начали стягиваться немецкие моторизованные дивизии. Теперь начать вооружённое восстание в городе, окружённом усиленными войсками противника, с минимальным количеством оружия и с огромным числом неподготовленного гражданского населения, было подлинным самоубийством. Точно так же, как и высадить в город десант. Только глупец или идиот мог отдать в подобной ситуации приказ и о первом, и о втором. Черчилль идиотом не был, а потому десант Лондон так и не высадил.
Иосиф Виссарионович с наслаждением затянулся ароматным дымком: Комаровский не глупец, тем не менее он отдаст приказ о начале восстания. А Миколайчик поддержит его.
Эудженио Мария Джузеппе Джованни Пачелли, Папа Пий XII, к нацистам относился двояко. Точнее, к нацистам-то он относился с большой симпатией. И тому было множество фактов, самый яркий из которых произошёл в 1933 году, когда Гитлер пришёл к власти. Именно в том году, в бытность будущего Папы кардиналом и статс-секретарём, Пачелли, по личной инициативе, от имени Ватикана, подписал в Риме конкордат[9] между Ватиканом и нацистской Германией. Это был первый случай поддержки фашистского режима вне территории самой Германии. Одновременно этим документом Пачелли «отдал» всех немецких католиков Гитлеру. Дело в том, что исходя из конкордата Ватикан с 20 июля 1933 года, то есть с момента подписания данного документа, был обязан (именно обязан) прекратить всякие отношения с оппозиционной гитлеровскому режиму католической партией «Центр». С партией, которая была создана немецкими католиками, людьми, преданными Ватикану. Отцы обязались отречься от своих детей. При этом сам Ватикан, кроме головной боли, ничего с той сделки не имел. И всё это произошло после того, как Гитлер, откровенно оскорбительно повёл себя по отношению к католической церкви незадолго до данного события.
Гитлер презирал католиков. Может быть, именно потому на выборах 1933 года он и его партия победили в протестантских землях и проиграли в католических. 21 марта, в день первого заседания нового парламента, Геббельс объявил «днём народного мщения». При этом не пояснив, кто и кому должен мстить. Вопрос оставался открытым до тех пор, пока не началось торжественное отмечание нового праздника, которое было открыто религиозными обрядами в… протестантском храме в Потсдаме. По инициативе Геббельса и при поддержке Гитлера депутатам от католического «Центра» было разрешено войти в храм Петра и Павла на лютеранское богослужение исключительно через боковые двери, как представителям низшего сословия. Причём ни сам Гитлер, ни его сановники в храм так и не вошли по причине «присутствия в храме враждебного им католического епископа». Фашизм нанёс пощёчину Ватикану, после которой в противовес всем ожиданиям Джованни Пачелли решил подставить под руку фюреру и вторую щёку католиков. Правда, во второй раз Ватикан получил не пощёчину, а затрещину. Это произойдёт чуть позже. Теперь же, после 20 июля, бросив своих братьев по вере на растерзание «коричневым», Рим никак не мог влиять на то, что происходило в Германии с их паствой.