Сталин принялся мять гильзу папиросы.
Глупцы! Если бы они знали, как он, Сталин, их использует…
Мысли вернулись к Жукову.
Он выполнит просьбу маршала: усилит, как тот просит, 1-й Белорусский фронт танками и авиацией. А в том, что Жуков будет об этом просить в третий раз, во время следующего заседания Ставки, «хозяин» нисколько не сомневался. Во-первых, его к тому подтолкнёт Рокоссовский, который захочет помочь восставшим землякам. Во-вторых, Варшава – прямой выход на Берлин. Взятие Берлина – капитуляция Германии. Поэтому, естественно, Жуков захочет взять на себя полное руководство операцией освобождения Польши, а от неё – наступлением на Берлинском направлении.
Впервые маршал высказал данную мысль в начале июля, на заседании Ставки Верховного главнокомандования. Сталин помнил, как Жуков настойчиво убеждал в целесообразности нанесения удара на восточно-прусском направлении, с тем чтобы отсечь немецкую группу армий «Центр» и захватить Восточную Пруссию. Из всех присутствующих в тот день на совещании главнокомандующих идею Жукова поддержали Рокоссовский и Баграмян. То есть те, чьи силы стояли на данном направлении. Тогда Сталин не принял предложения маршала. Однако Жуков не оставил амбициозных планов и вчера вторично высказал свою идею.
Иосиф Виссарионович улыбнулся: приятно иметь дело с предсказуемыми людьми.
«Жуков самолюбив, не захочет отдать кому-то другому лавры завоевателя столицы Третьего рейха. Вот на самолюбии маршала мы и сыграем».
Самое любопытное заключалось в том, что Сталин не испытывал к Жукову ненависти. Он вообще не испытывал к маршалу ничего, кроме презрения. Парадокс, но, к сожалению, это было так. Хозяин Кремля быстро раскусил внутреннюю сущность командующего. Это для подчинённых Жуков оставался несгибаемым, авторитетным, сильным, мужественным, подчас суровым и беспощадным командующим. Потому как они его иным и не видели. В присутствии же «хозяина» «несгибаемый и авторитетный» маршал превращался в очень даже культурного и интеллигентного (для Сталина слово «интеллигентный» было сродни слову «трус») человека. Всегда точно знающего, что сказать, кому сказать, в какой момент сказать, и рассчитывающего все свои действия, вплоть до мельчайшего жеста. Иосиф Виссарионович отметил и такой факт: даже публичные пререкания с другими командующими в Кремле во время заседания Ставки Жуков тщательно подготавливал. Сначала собирал информацию, потом отслеживал настроение «хозяина»: если тот был не в духе, информация «ложилась на полку» до лучших времён, даже если и несла судьбоносный характер. Как это произошло в сорок первом. Если же Сталин интонацией, жестом, взглядом, улыбкой давал понять, что готов «поиграть в демократию», тут уж Жуков первым бросался в бой, как бык на красную тряпку. В такие моменты голос его был твёрд и убедителен. Что в душе веселило «отца народов». Хотя, с другой стороны, Жукову нельзя было отказать и в таланте как полководцу. Не зря, как ему рассказывали, тот, забыв обо всём на свете, раком ползал по разложенным на полу картам прошлых битв, когда учился в двадцатых годах на командирских курсах. Лучший выпускник. Опять же, как красиво разделался с японцами на Халхин-Голе!
Иосиф Виссарионович, не думая, автоматически придвинул ближе к себе тяжёлую медную пепельницу.
Ну, да. И как потом отдал Киев. А в сорок втором Ржев. Теперь-то он об этом не желает вспоминать. Всеми силами рвётся в Германию. И до победы осталось всего – ничего. Сейчас о начале войны вообще никто не хочет вспоминать. Все желают остаться в памяти народа победителями. А ведь не за горами тот час, когда придётся проанализировать причины проигрыша сорок первого. А вслед за анализом понадобятся и виновники поражений Красной Армии. И, конечно, понадобится самый главный «козёл отпущения», на которого нужно будет свалить все причины трагедии сорок первого. И мёртвый маршал – идеальная кандидатура на эту роль.
Итак, он выполнит просьбу Жукова. Усиленные войска Рокоссовского войдут в сражающуюся Варшаву, по ориентировочным срокам, к десятому августа. И вот тут Жукова с Рокоссовским будет ждать сюрприз. Трёхсоттысячная Армия Крайова во главе с Комаровским, которая подчиняется Лондонскому польскому правительству. То есть Миколайчику. И которая, естественно, окажет новым захватчикам, советским войскам, сопротивление. В этом товарищ Сталин не сомневался.
После того как в сентябре 1939 года Польша пала под германским сапогом, во Франции было образовано польское правительство в эмиграции, во главе с генерал-полковником Владиславом Сикорским, ярым противником советского строя. Сикорский сам по себе был любопытной личностью. Родившийся на Галичине, проведший юность во Львове, один из организаторов Союза Активной Борьбы, поляк Сикорский, как это ни странно, ратовал за… «воссоздание польского воеводства под эгидой Австро-Венгрии». То есть, иначе говоря, Сикорский и в мыслях не поддерживал полную независимость Польши. В чём его мнения расходились с другим лидером польского сопротивления – Юзефом Пилсудским. Мало того, у Сталина имелась задокументированная информация о том, что «пан Сикорский» в годы Первой мировой войны, помимо освободительной, практически революционной деятельности, также занимался и вербовкой поляков в австрийскую армию и в австрийские спецслужбы. Сам по себе это был достаточно любопытный факт в биографии «польского патриота». Впрочем, теперь, после гибели Сикорского, те бумаги ничего не стоили.
Мысли Сталина снова вернулись в 1939-й. 30 сентября того года, во Франции, тогда эмигрант и активный оппозиционер Пилсудскому, Сикорский становится премьер-министром польского правительства в эмиграции. Не избирается, а именно становится. Впрочем, в те дни Сикорский проявил потрясающую деятельность: уже через месяц им во Франции из польских эмигрантов была создана вооружённая армия, в которой насчитывалось более восьмидесяти тысяч человек. После нападения немцев на Францию эта армия примет участие в боях вместе с французами, но после разгрома страны остатки уцелевших польских подразделений вынуждены будут переправиться в Британию. Так Сикорский оказался в Лондоне.
А дальше события развивались следующим образом. После нападения Германии на СССР, 30 июля 1941 года Станислав Сикорский встретился с послом СССР в Британии Майским, посредством которого и был подписан договор о возобновлении дипломатических отношений польского правительства с правительством Советского Союза.
Сталин был убеждён: на данный шаг Сикорского подтолкнул Черчилль. Поляк, по мнению Иосифа Виссарионовича, самостоятельно ни за что бы не пошёл на контакт с Майским. Слишком уж генерал ненавидел Страну Советов. А потому только из-за Черчилля и в надежде на улучшение взаимоотношений с Британией Иосиф Виссарионович и дал согласие на подписание бумаг. Хотя Сикорскому не поверил.
В скорости, тому недоверию появилось подтверждение.
В соответствии с подписанным договором в августе 1941 года в СССР началось формирование польской армии во главе с генералом Андерсом. Советское правительство, опять же в соответствии с условиями того самого договора, выделило на эти цели более 300 миллионов рублей, предоставив армии Андерса обмундирование, вооружение и продовольствие. Уже к началу 1942 года в составе польской армии числилось семьдесят три тысячи бойцов, которых Ставка Советского Главнокомандования, по условиям второго договора, от 14 августа 1941 года, рассчитывала использовать на советско-германском театре военных действий. Однако генерал Сикорский как Генеральный инспектор (Главнокомандующий) польскими вооружёнными силами без согласования с советским руководством решил в отношении своей армии поступить иначе: он приказал Андерсу вывести армию с территории Советского Союза на Ближний Восток.
Это была первая «пощёчина» Сталину, нанесённая польским правительством в эмиграции, которую тот, в силу характера, принял спокойно-злопамятно. Первая, но не последняя. Вторая «пощёчина» была нанесена Сикорским «хозяину» СССР в апреле сорок третьего года. Тогда, в конце месяца, сразу из трёх источников, находившихся в Германии, Британии и Швейцарии, Сталину поступила одна и та же информация: рейхсфюрер СС Гиммлер предложил министру иностранных дел Германии Иоахиму фон Риббентропу пригласить экспертную группу во главе с генералом Сикорским в Катынь. Для того чтобы показать (а точнее, доказать), что Советский Союз принимал участие в «геноцидных чистках» польского населения. То был удар ниже пояса. Сталин прекрасно понимал, чем ему могут грозить выводы подобного рода инспекции, потому как Катынь действительно была и на его совести, и доказать данный факт можно было легко: достаточно изъять из останков тел пули советского образца. Единственное, что могло, в глазах мирового сообщества, спасти репутацию Сталина – трусость Сикорского. Однако Иосиф Виссарионович и тут просчитался. Генерал, даже несмотря на то что прекрасно понимал, что Гиммлер после «рекламной акции» не выпустит его из Германии, тем не менее дал согласие прилететь в Катынь. По мнению Сикорского, это того стоило. Мало того, премьер польского правительства в эмиграции, основываясь на документах, которые ему переслали из Германии, официально выступил с резкими обвинениями против СССР и потребовал от Черчилля разрыва дипломатических отношений с Советским Союзом.
Вторая «пощёчина» оказалась намного больнее первой. Сталину пришлось срочно связываться с Черчиллем, доказывать, что поведение Сикорского вредит совместным действиям союзников. Что перелёт генерала в Германию может полностью сломать и без того хрупкие дипломатические отношения между Британией и СССР. Черчилль на все аргументы «дядюшки Джо» отвечал обтекаемо и малоконкретно. В конце концов Сталин был вынужден использовать последний аргумент: напомнить «бульдогу» о Гессе, самой тёмной страничке в политической деятельности британского премьера. После чего потомок древнего рода Мальборо сдался. Спустя несколько недель, 4 июля 1943 года, генерал Владислав Сикорский и его дочь Софья погибли в авиакатастрофе близ Гибралтара. Проблема была решена.
Вот тогда-то на место Сикорского, по слухам, по «просьбе» Черчилля, польское правительство в эмиграции и назначило Станислава Миколайчика. Хотя, вполне возможно, это было и не так: Миколайчик до гибели генерала занимал пост вице-премьера, так что на данную должность он вполне мог вступить и по праву преемственности.