И сегодня со своей женой он повел себя, как самое настоящее чудовище.

Редмейн огляделся по сторонам и посмотрел вверх, словно его взгляд мог проникнуть сквозь разделявшие их этажи. Желание пойти к ней было настолько сильным, что он в конце концов сдался и сделал шаг.

Однако угрызения совести опять пригвоздили его ноги к полу.

Сегодня произошла… катастрофа. Самая настоящая катастрофа в полном смысле этого слова. Но до последнего момента Пирс даже не предполагал, какой ущерб нанес.

Все это время он был тупым болваном. Самонадеянным ослом.

Он считал свою жену застенчивой. Интеллектуалкой. Скромной и стеснительной. Осторожной и склонной к аналитическому мышлению.

Он полагал, что она боится его, потому что он большой, грубый и непривлекательный.

Ему, занятому только собой герцогу, даже в голову не приходило, что ее поведение никак не связано с ним.

Пирс даже зажмурился, не желая видеть правду. Не помогло. Чистый безграничный страх, с которым она взирала на него, теперь навеки отпечатался на тыльной стороне его век. Только безудержная паника могла придать ей такую силу, чтобы его оттолкнуть. Она же заставила ее так быстро бежать – да что там бежать – лететь. Ему уже приходилось наблюдать такое поведение раньше. У животных в дикой природе.

Когда они спасали свою жизнь.

Он часто дышал, а перед его мысленным взором проносились возможные сцены. Одна ярче другой… и ужаснее.

Он не так уж давно познакомился со своей женой, и сегодня узнал о ней нечто новое. И крайне неприятное.

Кто-то причинил ей боль. Сильную.

Не осознавая этого, он вскрыл рану, нанесенную другим мужчиной, и посыпал ее солью.

Отвернувшись от зеркала, чтобы не разбить его кулаком – а сделать это очень хотелось, – Пирс заметил висящие на веревке вещи, свои и Александры.

Он подошел к ее панталонам и вспомнил, как ночью на веранде искал в них прорезь и не нашел. Дрожащими пальцами он снял тонкую вещицу с веревки, внимательно рассмотрел ее и увидел, что прорезь зашита.

Редмейн ощутил такую ярость, что ему стало трудно дышать. Впрочем, это, наверное, было к лучшему, потому что он в этот момент мог разве что выдыхать огонь. Мысленно он рушил кулаками стены всех возможных видов.

В дверном проеме появилась фигура и застыла.

– Извините, ваша светлость, я вернусь позже. – Тихий голос Констанс, горничной его жены, подействовал на Пирса, как песок, который ветер швырнул ему в лицо, сбивая налет цивилизованности. Лишь гигантским усилием воли ему удалось сдержаться и не заорать в голос. Не сводя глаз с аккуратных строчек, он хрипло спросил: – Это она попросила тебя зашить?

Констанс несколько секунд молчала, и ему нестерпимо захотелось вытрясти из нее ответ.