Охваченная агонией нерешительности, Александра сильно прикусила нижнюю губу.

– Я… я хотела поговорить с тобой о раскопках…

– Я говорю не только о раскопках, Александра, – прорычал герцог и раскинул руки, демонстрируя ей свою массивную фигуру. Почти обнаженную. – Я требую честного ответа…

– Я как раз пытаюсь тебе сказать…

Но он ее не слышал.

– Я тебе нужен такой? – Он шлепнул ладонью по своей груди. – Без всего. Ты будешь моей женой, даже если не будешь герцогиней? Станешь ты откапывать меня голыми руками, если тебе не нужен будет наследник как условие доступа к моему состоянию? Ты останешься со мной, даже если те, кто хотят получить то, что принадлежит мне, решат использовать любые средства? Потому что, если ты пострадаешь, не думаю, что я смогу…

– Да, черт бы тебя побрал! – прошипела она, понимая, что они говорят о разных вещах, однако он должен успокоиться, чтобы выслушать ее. Если он хочет правды, пусть ее получит. – Ты большой, заносчивый, раздражительный и злой, а я… я больше всего на свете хочу провести рядом с тобой каждую секунду своей жизни. Так что умерь свою властность и, наконец, выслушай меня.

Но Редмейн схватил ее в объятия и заставил замолчать сильным, почти грубым поцелуем. Его поцелуй был жадным, требовательным и собственническим. Ее губы приоткрылись, и в рот вторгся его уверенный язык.

Сделав несколько шагов, Редмейн прижал ее к скале, одновременно стараясь защитить своими большими руками от контакта с твердой поверхностью.

Он сжигал ее своим чувственным жаром.

У Александры кружилась голова. Она чувствовала себя сбитой с толку и поцелуем, и резкой переменой, которую ощущала в мужчине. Редмейн больше не пытался соблазнить ее, проявляя безграничное терпение. Мужчина, прижимавший ее к своему очень сильному нагому телу, не собирался обращать внимание на правила и явно забыл о терпении.

Он стал воплощением первобытного животного желания.

И только когда он прижался к ней бедрами, Александра сообразила, что полотенце уже давно свалилось с него. Размеры его возбужденного мужского достоинства впечатляли. И устрашали.

Сильно устрашали.

Пирс прервал поцелуй.

– Боже мой, жена, – простонал он, покрывая ее лицо и шею легкими поцелуями. – Я больше не вынесу ни минуты ожидания. Знаешь, там, под завалом, я понял, что могу умереть, так и не познав тебя, и эта мысль показалась мне невыносимой. Невозможной.

Ошеломленная, Александра вцепилась в мужа, словно желая удержаться в этом мире… в этом времени.

Прошлому здесь нет места. В его объятиях она принадлежит только настоящему.

Она старалась унять отчаянно бьющееся сердце, заставить себя дышать. Он ее муж. Он добр и заботлив. Ей нечего бояться.

Она… не боится… его.