Я не собиралась становиться тем, кем стала, – и так, разумеется, начинаются самые лучшие истории. Мне уже перевалило за 50, когда раздался телефонный звонок, который изменил ход моей жизни, втянув в мир криминалистических расследований. К тому времени мой профессиональный опыт уже можно было назвать весьма широким и разнообразным. Я начала карьеру в должности лаборанта в больнице Чаринг-Кросс, работая во втором отделении гемодиализа в Великобритании. Я определенно привыкла иметь дело с кровью и экскрементами, а еще со зловонными запахами. В итоге стала заниматься исследовательскими проектами, для которых требовалось работать с подопытными животными. Я полюбила крыс – этих белых розовоносых дергающихся созданий. Они были любопытными, и им нравилось, когда их гладили. Я любила животных и ненавидела программу экспериментов, поэтому решила отказаться от проведения медицинских исследований.
Мой парень, за которого я впоследствии вышла замуж, думал, что мне следует выбрать себе «более женское» занятие, чем работа с крысами, анализы мочи, кала и крови. Но что же «более женское» значило? Возможно, мне нужно было пройти курсы бизнес-секретарей, рекламу которых я недавно видела? Я подала заявление и попала на дневное обучение, на бюджетное место. Курсы оказались весьма тяжелыми. Программа была новой, и колледж нанял практикующих профессионалов читать лекции по ключевым предметам – праву, экономике, психологии и английскому. Кроме того, требовалось научиться быстро печатать и освоить скоропись Питмана (самая логичная, гибкая и чудесная система, с которой я когда-либо сталкивалась). Еще нам нужно было научиться практически всему, что необходимо для организации работы крупного учреждения. Мне в жизни много чего приходилось изучать, и те курсы были чем-то по-настоящему выдающимся. Мне нравилось преодолевать трудности, и в итоге я получила диплом с отличием. По окончании курсов все студенты сдавали экзамены, организуемые Лондонской торговой палатой. Мы соревновались на международном уровне – проверялись наши навыки в бизнесе и секретарском деле. Я была потрясена, когда заняла первое место, однако мне нравились сопровождавшие это шумиха и веселье, а потом мне вручил награду лорд Люк в Мэншн-хаус[2].
После получения диплома я устроилась на работу в головной офис «Кока-Колы» в Найтсбридже. У нас стояли краны с газировкой, так что новые сотрудники быстро набирали килограммы, а корпоративная лояльность требовала обязательного наличия стакана сладкой, кислотной бурды на столе у каждого сотрудника. Работа на эгоистичных, никчемных людей в темных костюмах, занимавшихся продажей того, что прекрасно продавалось и так, казалась мне нелепым занятием, так что вскоре я перевелась в крупную и престижную строительную компанию. Работа была непростой и ответственной, и я с интересом читала о технических аспектах строительства таких монументальных объектов, как Лондонский мост и электростанция Дракс, однако спустя несколько лет даже она начала мне надоедать. Работа не приносила удовлетворения, и мне стало скучно. Было слишком много рутины и слишком мало возможностей узнавать что-то новое и удивительное: меня тянуло к новым горизонтам. Я была подобна пони, тычущемуся в забор вокруг поля, которому хочется увидеть, что находится по другую сторону. Мне тоже хотелось узнать, каково там.
Дальнейшие действия в итоге привели меня к одному из самых счастливых этапов в жизни. Я отправилась изучать ботанику в Королевский колледж Лондона и нашла свое истинное призвание, лишь когда мне было под тридцать. Я была на добрые десять лет старше большинства студентов, но этого словно никто и не замечал, и между нами определенно не было никаких барьеров; мы просто все перемешались. К этому времени я уже была замужем и вела хозяйство, однако все равно активно занималась традиционной студенческой деятельностью. Меня выбрали президентом Биологического общества, и вместе с близкой подругой Майрой О’Доннелл (блестящим и невероятно собранным зоологом) я проводила утро каждой субботы на занятиях по фехтованию в спортзале в самом сердце здания Стрэнд[3].
Вел занятия бойкий венгр в возрасте. Он, то и дело зачесывая назад волосы, тыкал нам между ребер своей рапирой, пока мы не научились правильно вставать в стойку и делать ответный выпад. У меня начиналась такая одышка, что он любезно разрешил разбить мой квалификационный экзамен на две части, тем самым позволив продолжать наивно верить в то, что я умею фехтовать. Вдоль вымощенного очень старой тротуарной плиткой коридора снаружи спортзала стояли шкафчики для одежды георгианской эпохи с позолоченными декоративными номерами на каждом. Мы с Майрой фехтовали в этом коридоре, постепенно поднимаясь по ведущей в главный вестибюль лестнице и спускаясь обратно. В одно такое субботнее утро я как-то сказала ей: «Ты же понимаешь, что у нас с тобой уже настолько отточенные движения, что нам друг друга не победить?» Мы попадали от смеха, однако продолжили выполнять наш субботний ритуал.
Я вспоминаю свою учебу в Королевском колледже как нечто волшебное: я старалась вместить в свое расписание как можно больше предметов! Хотя моей специальностью была ботаника, я использовала любую возможность для изучения экологии, геологии, микробиологии, зоологии, паразитологии, биогеографии и всего, что позволяло мне лучше понять мир природы. Я с огромным удовольствием часами напролет просиживала в библиотеке, поражаясь учебникам, с которыми современные студенты, полагающиеся преимущественно на информацию в электронном виде, никогда не столкнутся. Это было традиционное образование: мы посещали семинары небольшими группами, вели конспекты, писали рефераты, рылись в книгах в библиотеке, выполняли исследовательские проекты и наслаждались учебными поездками во всевозможные места. Я познала множество секретов многогранного мира природы, от устройства нервной системы ящерицы и до структуры травы. Это было мое становление, и я наслаждалась процессом.
В конечном счете я стала лектором по микроэкологии в том самом Королевском колледже. Поначалу мне чрезвычайно нравилось «находиться по ту сторону баррикад». Помогать студентам получать знания о мире природы было стоящим делом. Мне казалось, я передаю им нечто особенное, знания, которые не должны быть утеряны; тем не менее, в итоге тяжелая преподавательская нагрузка, бесконечное изнурительное составление и чтение лекций, проверка рефератов и экзаменационных работ, а также педагогические собрания меня доконали. Итак, после восьми лет, проведенных в одном из самых счастливых мест, где мне только доводилось работать, я откликнулась на вакансию в институте археологии университетского колледжа Лондона. Мне хотелось больше посвящать себя исследованиям, а не преподаванию.
Кафедра ботаники в Королевском колледже была небольшой, там работали славные люди, и мы весело проводили время. По любому значимому поводу устраивались вечеринки, на которые приходили все, от первокурсников до профессоров. В университетском колледже было все иначе. Здесь, если не считать периодических семинаров, я была всецело занята исследовательской работой, и атмосфера царила совершенно другая. Я получила новое звание, хотя была не совсем уверена, что заслуживаю его – ландшафтный археолог. В Королевском колледже обеденные перерывы сопровождались громким смехом и интеллектуальными дискуссиями, и я с нетерпением ждала начала каждого рабочего дня. На новом же месте люди были не особо общительными и не выходили из своих кабинетов: узнать их поближе оказалось крайне непросто. Тем не менее моя работа полностью компенсировала нехватку общения, и вскоре я подружилась с другими ландшафтными археологами по всей стране.
Это было просто чудесное время: я занималась анализом осадочных пород с археологических раскопок, пытаясь установить отличия древних ландшафтов, выяснить, какие культуры и какими методами выращивали доисторические люди. Для этого я неделями напролет скиталась по раскопкам по всей стране, забирая образцы почвы и осадочных пород из погребенных поверхностей, карьеров и траншей в лабораторию, а затем проводя затяжные и опасные химические исследования для извлечения органических частиц из кернов. Проанализировав множество образцов с множества раскопок, от палеолита до средневековья, я постепенно осознала потенциал и ограничения используемых нами методик. Я занималась воссозданием среды по органическим частицам, пыльце и спорам, полученным из археологических находок. Задача ландшафтного археолога – придать цвет, жизнь и смысл поселениям, обнаруженным при раскопках.
Где только я не проводила свой анализ: форт на валу Адриана, глубокое болото к северу от него, постоялый двор, откопанный из вулканического пепла в Помпеях, и даже многоэтапные раскопки под пятым терминалом аэропорта «Хитроу». В результате моей работы в «Хитроу» удалось обнаружить наипрекраснейший ландшафт бронзового века, который четыре тысячи лет назад, наверное, был сельской идиллией: длинные аккуратные ряды деревьев разделяли поля, где паслись коровы и овцы или росли злаковые культуры. Я смотрела на все это словно через очень толстые линзы: хотя мы и могли получить общее представление о том, как земля использовалась в прошлом, сравнивать наше толкование мы могли лишь с современными этнографическими примерами – точность интерпретаций никак нельзя было проверить.
И все же эта работа была чрезвычайно интересной. Я трудилась на раскопках бок о бок с другими ландшафтными археологами и перенимала их опыт. Питер Мерфи, мой очень близкий друг из университета Восточной Англии, специализировался на семенах и других частях растений, видных невооруженным глазом (макроскопические окаменелости), а также раковинах моллюсков; другие занимались анализом костей животных и человеческих останков; а еще один мой близкий друг Ричард Макфейл, работавший в моем институте, был (и остается) специалистом по микроморфологии почв. Он заливал образцы почвы смолой, вырезал из полученных блоков тонкие секции и прямо под микроскопом находил свидетельства активности ранее живших людей. Его работа интересовала меня чуть ли не так же, как собственная. Разрез почвы под поверхностью – со всеми минералами и организмами, подвешенными, словно в холодце, – скрывает в себе настоящий микрокосмос. Это были почвы, обеспечивавшие растения, животных и людей, которых остальные из нас «возрождали к жизни», выстраивая реалистичные картины прошлого.
У нас было множество приятных и веселых встреч как на раскопках, так и на конференциях, и совместными усилиями мы воссоздавали картины происходившего в древние времена. Когда вы приходите в музей и видите реконструкцию древнеримской фермы, саксонской деревни или хижины времен каменного века, вам следует благодарить группу ландшафтных археологов и представителей других археологических специальностей, которые провели скрупулезный анализ, чтобы поделиться с вами историей. Как по мне, без них археология была бы скукой смертной – кремни, горшки, камни и металлические орудия с редкими волнующими находками в виде костей, драгоценностей или резных украшений. По сути, археологи проводят раскопки и аккуратно достают все эти удивительные вещи из земли, однако именно специалисты в различных областях знаний – металлургии, гончарном деле, энтомологии, ботанике, остеологии и микроморфологии древних и погребенных почв – возрождают их к жизни. Мало кто об этом знает.
Пыльца и споры, равно как и многие другие микроскопические объекты в моих образцах, – представители прошлого. Если жизнедеятельность бактерий и грибов подавляется отсутствием кислорода или повышенной кислотностью, то пыльца может сохраняться годами. Мне нельзя пропустить ни одного пыльцевого зерна, ведь даже самые незначительные, мельчайшие частицы могут нести важнейшую информацию. После обработки из образцов изготавливались микропрепараты и начинался настоящий тяжелый труд – долгие часы за микроскопом, проводимые в изучении одного разреза за другим на предметном стекле в строгой последовательности, не поддаваясь соблазну пропустить малейший участок, ведь на нем может скрываться что-нибудь интересное. Меня очаровал процесс восстановления древних ландшафтов, и было потрясающе работать с коллегами, которые занимались следами другого рода: плоды наших исследований объединялись в итоговом отчете, рисовавшем живые картины прошлого. Я была весьма довольна своей судьбой, так что, когда в тот день зазвонил телефон, я и подумать не могла, что этот звонок положит начало новой главе в истории моей жизни.
Голос с выраженным глазговским акцентом принадлежал полицейскому из управления полиции Хартфордшира.
– Вы Пат Уилтшир? – спросил он. – В Кью дали нам ваш номер. Они не смогли нам помочь… – он сделал паузу, словно чтобы дать время сказанному уложиться в голове. – Однако мне сказали, что вы сможете.
Всего несколькими мгновениями ранее я была где-то в неолите, выстраивала картину наших естественных лесов, которые вырубали и закапывали первые фермеры. Теперь, снова вырвавшись в настоящее, я замешкалась.
– О-о-о, хорошо, – сказала я. Я была заинтригована – прежде со мной никогда не связывалась полиция. – А в чем вопрос?
– Вы… полиолог?
– Не совсем, – ответила я, изо всех сил пытаясь изображать терпимость к этой распространенной ошибке. – Я палинолог.
Палинология. Буквально «наука о пыли» или, чтобы было понятней, наука о пыльце, спорах и всех остальных микроскопических палиноморфах, а также о других частицах, собираемых из воздуха, воды, осадочных пород, некоторых видов почв и растительности.