М.С. всунула ему в рот конфетку.

– Витя, вам хорошо?

– Да, очень хорошо! (Все это тихим, пискливым голосом.)

И в полном блаженстве Хлебников пролежал так несколько часов…

Пусть это выдумано, но выдумано хорошо!

Шаржировано положение, в котором мог очутиться Хлебников и в котором трудно представить, например, Маяковского.

Если в жизни и в поэзии Маяковский спец по грубости, громыханию, громким “булыжным” словам, то В. Хлебников – мастер нежности, шепота и влажных звуков.

Маяковский мужественность – город – завод. Хлебников женственность – деревня – степь.

Конечно, футуризм вытравлял из Хлебникова излишнюю деревенщину, но природные черты его проглядывали во многом.

Когда Маяковский разнеживался или исходил любовной томностью, он впадал в стихию Хлебникова.

И не из его ли словообразований эти пришепетывания и слезные токи влюбленного Голиафа:

И не слышатся ли “увлажненные” слова Хлебникова в таких строчках Маяковского:

Сравнить у Хлебникова (из ранних стихов):

И из позднейших:

Несмотря на значительную разницу в характерах, Хлебникова и Маяковского объединяло то, что в них было много дикарского и жизнь обоих сложилась трагично.

Оба были силачами и работягами до изнеможения. Надеясь на свои силы, не считались с действительностью эти надорвавшиеся великаны.

Хлебников так рассчитывал на свою всевыносливость, что ночевал на снегу в лесу. Звериный инстинкт его часто выручал – Велимир в него верил и не любил докторов, не любил лечиться. Вообще сторонился культурного и городского: всю жизнь относился враждебно к телефону, спать предпочитал на соломе или на голом тюфяке, а простыни сбрасывал на пол.

Как любил и знал звериный быт Хлебников – слишком общеизвестно. Его “Зверинец” (1909 г.), “Мудрость в силке”, “Вила и леший” (1913 г.) – это образцовые поэмы лесной и звериной жизни.

В последние годы им написана звериная Илиада – трудно определить иначе этот величаво-жуткий эпос.

Вот чисто гомеровский отрывок из стихотворения “Голод”.