Но черт их знает.

— Джей, чтоб тебя! — уже тише продолжил Хаук, добавив пару непечатных. — Меня не натаскивали с пеленок, как ту мелкоту!

Ругань сквозь зубы привычно помогала взять себя в руки. Хаук терпеть не мог ныть, а вот обложить ситуацию отборным матом — это всегда пожалуйста. Удача не боится жестких слов. Или у Хаука просто извращенное везение.

Разговор с собой воскресил в памяти совершенно иной день. Вернее, ночь. Ту, в Пустоши, под куполом, медленно тонущем под телами имитирующих голоса тварей. Тогда Джей велел задавать вопросы, чтобы найти ответы. Чтобы понять, что происходит на самом деле.

— И что происходит на самом деле?

Хаук говорил едва слышно, скорее шевелил губами, чтобы сосредоточиться на иллюзии собственного голоса. Разбить лежащую на плечах тишину. А взгляд тем временем внимательно прыгал с камня на камень, с выступа — к очередной непроницаемо-черной расселине.

— Ты облажался и влип в обещанную задницу.

Пожалуй, сказанное стоило именно услышать, а не просто понять.

— И что делать?

— Поменьше глупостей.

Хаук вздохнул и спросил себя о песке. Согласился, что песок — это вряд ли песок. Скорее он просто провалился в один из многочисленных входов. Сеть подземных пещер каньона, если вспомнить лекции Джея, стала сетью не сама по себе. Ходы-тоннели создали истинные хозяева этого места. Второй из двух живущих здесь видов многоножек. Гиганты, успешно защищающие свою территорию уже не один год. И он, Хаук, здесь чужак. А значит, при встрече придется драться.

— При встрече ты будешь материться и драпать, — ехидно поправил внутренний всезнайка. Чтоб его.

Долго находиться в тоннелях — собирать еще больше неприятностей на уже потрепанную шкуру. Так что решение нашлось само собой. Хаук прекрасно помнил карту и примерное расположение всех входов-выходов из подземелья. Надо всего-то дойти до ближайшего, выбраться на поверхность, а уж там найдется способ вернуть вещи и вернуться на маршрут. Джей дал сутки, значит, времени еще навалом.

Хаук выполнит это задание.

С первого раза.

Плевать, что в итоге все равно ждет разнос. Это лучше, чем сдаться на полпути и терпеть потом целый рой ядовитых насмешек. Это в лучшем случае. Нет, учитель не поймет и не примет бегства. Будет разочарован — а этого Хаук не допустит уж точно.

Джей провожал жесткими словами, действительно оборвал связь и оставил в одиночестве. Но Хаук нутром чуял, что драгоценный учитель где-то рядом. Наблюдает. Наверняка злорадствует и смеется над глупостью. Потому что «Пустошь изменчива» — опытный центр знает это лучше любого другого.

Пол тоннеля ложился под ноги хрустящей мелкой галькой, едва покрывающей сглаженный временем камень. Иногда в ней угадывалось что-то еще, чьи-то останки, но Хаук предпочитал не обращать на них внимания. В монохромном мире что стена, что иссохшийся панцирь выглядели одинаково, различаясь лишь формой. Где-то в глубине души Хаук понимал: эта одинаковость вовсе не на руку. Пусть многоножки не охотятся в своих тоннелях, здесь их дом — место для сна и будущего потомства. Сеть тоннелей, разбитая на склады и кладки. Когда Хаук читал книги, ему казалось забавным, что многоножки охотятся на песчаных крабов, а те, в свою очередь, на многоножек. И оба закусывают вторым мелким, но многочисленным видом тварей.

Сейчас Хаук сам оказался «мелкой тварью», по ошибке попавшей в чужое логово. И думал уже не о том, что оба вида поддерживают равновесие, пожирая друг друга, а о том, что эти виды все же хищные. Хоть и не едят людей.

Вряд ли местные хозяева будут разбираться при встрече. Разве что потом, когда атака кислотой и клешнями превратит чужака в кровавое месиво: «жрать — не жрать?»