Из нее вырвался то ли рык, то ли стон и она отвернулась от меня. Все это время мать, то бишь моя теща, хранила молчание и отрешенно слушала нас. В конце лишь покачала головой и тоже отвернулась в сторону. Я перестал для них существовать на какое-то время.

Тем временем уловил в себе наслаждение происходящим. Наши с ней диалоги доставляли мне…сложно сказать одним словом, но я чувствовал, что мы не так уж с ней и разнимся. Думаю даже, что мы с ней одного устройства люди. Дело только в условностях, что были заложены нам в детстве. В разговорах улавливал некую схожесть в структуре ответов и, разумеется, выводом — мышление. Да, эти наши с ней взаимные пикировки…Треск! Крик! Гам!!!

— Быстро назад. И не высовывайтесь! — крикнул я выглянувшим на шум женщинам.

Огляделся вокруг, оценивая обстановку. Если мой глазомер мне не изменяет, то соотношение примерно пять к одному. Только вот мои люди обученные войны, а судя по тому, как они наступают — это простые оборванцы. Они бежали с правой стороны из-за низкого холма, деря себе глотки на, как им кажется, раздирающий душу крик, а по факту это лишь раздражало и мешало отдавать ясные команды. Хотя и этого особо не требовалось, так как охрана быстро приняла нужно построение и ожидала встретить атаку. Само собой, в этот момент мне пришло на ум, как я уже попадал в подобный просак и страха по сравнение с первым разом было гораздо меньше. Но сейчас, как ни странно, боялся я уже более за других, нежели за себя: за женщин. Я не мог ступить в первые ряды; я не мог оставить свое место рядом с каретой. Между тем, бой вступил в свои права и мечи окропила первая кровь. Вынул свой меч из ножен (скорее для декораций: все равно сражаюсь магией) и стал перед каретой, громко отдавая приказы. Все шло нормально, если так можно выразиться в условиях, когда вас пытаются ограбить и убить: никто не дрогнул; никаких брешей в обороне.

Первая потеря! — одному из наших, когда он то ли отвернулся, то ли отвлекся, прилетело в голову чем-то тупым, очень похожим на осколок от топора, и он свалился без сознания. Само собой, это я воспринял как личную ошибку, потому как должен был выставить щиты. Глупец! Подумал, что против этих неучей и хватит обычных мечей, забыв, что никто не застрахован от случайностей. Импульс — щиты стоят, и теперь наблюдаю обескураженные лица врагов и воодушевленные своей уверенностью в безопасности мои бравые войны. Они начали отступать. Шаг за шагом мы продвигались в перед, тесня их. Под ноги иногда попадались мертвые тела, через которые перешагивал, словно бревно на пути лежало. Как же человек гибок в своем восприятии. Полностью отдав внимание впереди происходящему, я оставил тыл забытым, и именно оттуда пришла новая напасть.

— ДЕННАААР! — ужасающий крик жены прорезал перепонки.

Небольшая толпа бежала из-за другой засады, а несколько из них уже вовсю взобрались на карету и пытались ее вскрыть. Мое сердце сжалось. Я запаниковал. Дал страху взять над собой верх, бросив щиты и сорвавшись на дикий бег. Выронил меч, готовясь плести свою магию. Один из них залез на крышу и стал рубить топором. Зеленая пылинка пробила его сердце насквозь, и тело рухнуло замертво. Еще несколько шагов и я достигаю кареты, на ходу снося пару-тройку головорезов. Видя вмешательство в их планы, большая часть отвлеклась на меня, но были и те, кто продолжал попытки проникнуть внутрь и награбить. Пользуемые лишь обыденным острым оружием и уж совсем никакими навыками, у них не было шансов против прошедшего легионную подготовку мага. Кончено с ними было быстро! Убедившись в безопасности содержимого кареты — прозвучало не очень, — я вернулся к войнам, которые, впрочем, уже и сами завершали бой.

— Сколько наших?

— Пятеро, — коротко ответил Кверт.

— Заверните их надежно. Похороним дома, как положено. Их семьям я сам сообщу.

— Что делать с этими? — провел он рукой по десяткам мертвых тел.

— Берите лопаты, — повернулся я к карете и встретился глазами с Вико. Подошел к ней и неожиданно для меня она схватила меня за руку. — Тебе не стоит все это видеть. Прошу, зайди внутрь и опусти занавески. Мы не долго.

— Хорошо, — слегка кивнула она и еще немного не отрывала от меня своих глаз. Наконец, кивнув еще раз, она нехотя разжала мою ладонь и взошла внутрь.

Простояв еще несколько мгновений, в которых я прислушивался к себе, и в которых слышал, что между нами что-то произошло, но за обстоятельствами вокруг мне пришлось отложить это и вернуться к своим обязанностям главного. Потом, все потом!

Виктория сидела перед зеркалом и умасливала свои волосы. Мать с самого детства внушала ей, что главный секрет женской красоты кроется в шелковистых волосах. «Мужчины сходят с ума от этого блеска» — раз за разом повторяла она, и Вико хорошо это уловила, изводя местного казначея, чем иногда сердила своего отца. Но отец делал это лишь для вида, в конце концов, всегда уступая своей любимой дочери. В свою очередь, отец внушил ей, кто она есть: наследница главы самого влиятельного рода после имперского. И это наложило свой отпечаток на ее отношение к другим людям, особенно к бесконечным ухажерам, с которыми она вела себя будто сама императрица. Да и они, тоже понимая, кто перед ней шли на все, чтобы завоевать ее расположение, прогибаясь под все ее капризы и делая вид, что не замечают ее причуд. Но вместо того, чтобы вызвать расположение, все они приглашали лишь к презрению. Она терпеть не могла слабых и немощных. Для нее, как для дочери, эталоном мужественности всегда являлся отец. А такого второго, к сожалению, быть не могло. Был еще брат, но его она всегда считала глупее себя, да и как не считать, если всякий спор он ей уступал. Брат уступал, но не уступал он. Он — она даже не могла произнести его имени в мыслях, боясь, что как только она это сделает, чувства, которые она так пытается скрыть, в первую очередь от себя, вырвутся наружу. Раз за разом она задавалась вопросом, когда все это начало происходить. Начало происходить…это. Может в тот момент, когда он ворвался в покои и, скажем прямо, отругал ее как маленькую, глупую девчонку? Или, когда за этим обедом перевернул все верх дном? Тогда она ощутила страх, а после страха нотки восхищения, а из-за этого еще больше страха; но теперь другого, отличимого. А затем это нападение по дороге домой,…как же страшно она тогда перепугалась. Она не ощущала себя в тот момент, но вспоминая сейчас, краска стыда заливала ее лицо. Она, будучи откровенной перед собой, осознавала, что кричала — нет, орала, — как испуганная пигалица и ничего даже не предприняла, войдя вся в бедлам. Тогда-то и появился он, как в тех книжечках, что она читала о великих и благородных героях, словно из тумана разбрасывая всех и вся, спасая свою прекрасную принцессу. Сколько силы она увидела тогда — вообразить сложно. И вся эта сила стала на защиту ее. Ее одной. Только вот, опять же, на принцессу она тогда ну вот никак не тянула. Затем она снова обратилась к памяти и обрадовалась, и смутилась своей радости, едва сдерживая улыбку, прикусывая губы: в его глазах она увидела страх за нее. Он боялся, что ей причинят вред. Он думал, в первую очередь, о ней. Обкатывая раз за разом эту мысль, внизу живота охватило зудом, и из нее вырвался легкий писк. Она прихватила губы руками, расширившимися глазами смотря на свое отражение в зеркале. «Что это было?» — недоумевала она, но при этом все ясно понимая; только вот как бывает — всю жизнь ты говорила себе, что с тобой схожее не случится, ибо всегда считала себя разумнее, и в моменты охвата подобным, ты всячески ищешь себе оправдание, а затем уходишь в страдания. Но Вико, как бы она себя недооценивала в этот момент, все же была умна и до страдания не довелась. А раз так — затем направила свои мысли в новое русло: решить! Но, прежде чем решить, ей нужно было сознаться. «Да чтоб тебя, дрянная ты девчонка, влюбилась ты в этого, как ты его считала изначально, плебея недостойного. Поздравляю!» — противоречила поругала она себя. Но что делает любовь с человеком? Истинно да — она его ломает и пересоберёт заново. Ну, или в глазах влюбленного оправдание найдется всякому элементу. «Он ведь не плебей — так он сам сказал. Это я, глупышка, не замечала очевидного. А значит полюбить его не постыдно. Да даже если бы и был — ничего. Он станет благородным по сути своей. С моей помощью» — движимая этими мыслями она положила пышную расческу; встала; разгладила платье и решительно прошагала к выходу, полностью удовлетворённая своими думами.