Ему что-то около семидесяти лет, но он еще твердо держится на ногах. Летом, вечерами, он гуляет по проспекту, присаживается на скамейку — недалеко от павильона, чтобы послушать музыку, — снимает шляпу и старательно вытирает лысую голову, блестящую, как слоновая кость, потом расстегивает жилет… Все это он делает медленно, точно живот у него так разросся, что руки словно стали короче. Он счастлив, и если бы в этот момент рядом с ним был знакомый, которому он мог бы рассказать цикл своих воспоминаний, — он был бы еще счастливей.

— Начал я свою торговлю с одной красненькой — только-то у меня и было в те времена: купил я одиннадцать каракулевых шкурок, сделал из них одиннадцать шапок и пошел с ними на ярмарку в Бузэу. — Господин Думитраки всегда очень пространно рассказывает историю о шапках, лишь вскользь упоминая о трех своих покойных женах, после которых ему досталось немного побольше, чем после продажи шапок… и заключает обычной фразой: — Я работал, много работал, и был, что называется, человек с головой. Теперь, слава богу, не могу пожаловаться, есть на что жить.

— Я думаю, если иметь четыре миллиона…

— Сколько? — старик испуганно таращит глаза и начинает клясться.

— Не клянитесь, сударь, ведь никто их у вас не отнимает.

— Я не говорю, что отнимает, только нет их у меня; я был бы доволен, рад, если бы набралось хоть с четверть того, о чем люди говорят…

Четырнадцать лет назад он был выбран депутатом; период славы, о котором он не очень любит рассказывать.

В зале заседаний двое молодых людей, любителей веселых проделок, увидя растерянного новичка, с первого же дня взяли его под свое покровительство. Они усадили его между собою в кресло в глубине зала, написали его имя на пюпитре и сообщили, что во время заседаний он может оставить свое место только с разрешения председателя. Как-то раз обсуждался ответ на тронную речь короля; было много записавшихся для выступлений. Председательствовал К. А. Росетти.

— Что с вами, сударь, вам жарко? — спросил один из этих молодых людей бедного господина Думитраки, который ерзал в кресле и то и дело вздыхал.

— Я что-то неважно себя чувствую и хотел бы выйти.

— Ничего нет легче! Попроситесь у председателя!

— Как? — спросил с умоляющим и безнадежным видом господин Думитраки. Его красное, налившееся кровью лицо все в капельках пота выражало сильное беспокойство и глубокое физическое страдание.

— Надо встать, поднять два пальца и громко крикнуть: «Прошу слова!»

Несчастный господин Думитраки так и сделал и хотел было уже выйти из зала, но молодой человек схватил его за руку.

— Куда вы? Подождите, пока придет ваш черед; председатель вас вызовет; подождите, ведь вы только еще записались…

О, что за пытка ждать, пока подойдет очередь! Господин Думитраки ждал-ждал и вдруг вскочил:

— Господин председатель, больше не могу!

— Наберитесь терпения, еще трое записавшихся до вас! — сердито крикнул председатель.

И господин Думитраки упал в кресло, уничтоженный, испуганный, как будто в предчувствии какой-то большой страшной катастрофы.

Судя по его страдальческому лицу, которое то и дело меняло выражение, жестокая буря выворачивала наизнанку… совесть несчастного депутата.