– И жизни не обещает?
Старый советник кивнул. За дверью слышался гул. В большую залу собирались бояре, старейшины верхнего и нижнего города, сотники городской и удельной дружин. Обдумать оборону, узнать, что решила княгиня. Примет ли Черна бой или затворит ворота, впустив всех, кто успеет, из окрестных деревень, в надежде на то, что не простоит долго Збигнев под стенами: припасов не хватит и золота на наемных.
– Гонцу голову долой и прибить на Страстную стену, – приказала Агата грозно. – Да скажи, чтоб все готовы были. Возьму князя и выйду.
– Что решила, матушка? – тихо проговорил Гжесь.
– Бой примем, – бросила она, опустив руку в потайной карман на платье, где лежало доставленное зачарованной голубкой письмо Якуба. Как прежде, чуть сухое и больше почтительное, чем теплое, но главное – сообщающее о том, что на помощь Черне движется лучшая сотня из бяломястовской дружины и через трое суток будет на чернской земле.
Агата сжала пальцами письмо, словно все не верила, что оно настоящее, подняла высоко голову, взяла из колыбели спящего колдовским сном Мирослава, шагнула в душный, переполненный народом зал. Все взоры обратились на княгиню Бялого и младенца на ее руках.
– Мы примем бой, – спокойно сказала она. На мгновение воцарилась такая звенящая тишина, что испуганный ею Мирек проснулся и пронзительно заплакал.
Глава 92
– Мы примем бой, так и сказала.
Борислав снял с пояса хозяйские ключи и принялся объяснять Агнешке, что от чего, какой ключ есть у поварихи, какой у конюхов, какой у слуг, а которого нет ни у кого и давать не стоит.
Агнешка вспылила, бросила ключи, уперла руки в бока, чтоб не видел Борислав, как дрожат у нее пальцы.
– Давно ли это твоя война, Борислав Мировидович? Ты еще по осени подбивал всех идти Черну воевать, помнишь ли? А еще говорят, бабы – ветреницы.
Агнешке было страшно. Только теперь боялась она не за свою жизнь, а – страшно сказать – за целый удел и тех в нем, кто был ей дорог. Но – постаралась она быть с собой честной – боялась она пуще всего, что, стоит уйти Бориславу, как явится манус Иларий и уведет ее силой, заберет к себе вместе с сыном.
– Пока был я бессильным разбойником, дело одно. Да только теперь я манус. И как манус удельной дружины много лет назад свою клятву дал Владиславу Чернскому – защищать Черну от любого врага. Да и не было мне, что защищать, а теперь есть. Неужели я тебя, или Гнешека, или Дорофейку позволю обидеть? Дом свой, двор, слуг не смогу защитить от жадного Збышека?
– Да мало ли магов у Агаты! У тебя только-только руки просыпаются.
– Сила просыпается, а руки, что умели, помнят крепко. Сама знаешь, что не колдовством живые были много лет лесные братья.
Борислав достал с полатей завернутые в несколько слоев ткани клинки, взвесил на руке и тотчас положил, почувствовав, как сталь потянула на себя его силу.
– Руки убьешь, не трогай, – сказала Агнешка строго. – Если крайней нужды не будет, не касайся стали.
– Убью, да ты потом вылечишь, – улыбнулся ей бородач.
Агнешка не знала, что и сказать, как отговорить.