Конраду ничего не оставалось, как двинуться за ней.

Болюсь слышал, как они идут, тихо переговариваясь. Черна погрузилась в сон. Только вдалеке слышен был звон упряжи на тележке ночной стражи да редкий окрик.

Не пожалев сил на заклятье, старик отодвинул засов на калитке слева от больших ворот дома мануса Борислава. Зачаровал взбрехнувшую из-под крыльца собаку. На тамошнего старшего конюха он еще при первом знакомстве на всякий случай накинул петельку и теперь легко разбудил старика, потянув за магическую леску ласковым словом. Сонно моргая, конюх впряг в повозку крепкую кобылку, поклонился и тотчас уснул вновь, прямо в конюшне, ткнувшись лбом в стену опустевшего стойла. Другие лошади тихо заржали, встревоженные полночными гостями, но успокоились, когда словник вывел лошадку во двор. С тихим шорохом и скрипом выкатилась тележка.

– Куда это ты, батюшка? А не говорили тебе, что красть нехорошо? В Черне за такое руку рубят.

Ханна стояла на крыльце, простоволосая, в длинной белой рубашке, в луче луны осиянная мягким голубым светом.

– Да я покатаюсь, матушка, да верну. Не жалей для доброго дела. Кабы ты вызволила князя Владислава, так он уж все бы одним движением мысли разрешил, а мне, старику, простому словнику, тащиться в ночь, в дальнюю дорогу…

– Да на чужой повозке, – в тон ему проговорила Ханна. – Выпрягай-ка, батюшка, пока я хозяина не позвала.

– И что тебе не спится, бабе, – нахмурился словник. – Там человек погибает. А ты колес жалеешь да старую клячу, которая к осени сама издохнет.

– Сам-то ты старая кляча, батюшка, – улыбнулась его словам лекарка, а потом спросила обеспокоенно: – Врешь или правда человек гибнет?

– Закраец в ловушку попал. Деревенских от разбойников спасал, да сам не спасся, в плен попал. Топи его хотят скормить.

Ханна прижала ладонь ко рту.

– А если это на вас ловушка? Если сами пропадете?

– А мы по краюшку, матушка-лекарка. Дашь нам лошадку, мы поедем да тихонько поглядим. Как мышки. Если ловушка, так и носа не сунем. А если не вернемся, так ты знаешь, как быть. Найди чернявого, да и сунь ему в руку волосяное колечко. Как коснется – так Владислав и воротится.

– Опять ты за свое, старик! – рассердилась Ханна. – Бери подводу да проваливай. И… если вытащите закрайца раненого, везите сюда. Борислава Мировидовича я уговорю, выходим, спрячем.

Словник поклонился. Кряхтя, отворил ворота, вывел повозку на улицу. Агнешка, ступая босыми ногами по холодной земле, спустилась с крыльца, помогла ему затворить створки.

– Храни тебя Землица, дедушка, – сказала уже совсем ласково.