Глава 74

…в пестрой крестьянской юбке, в белой кофте со строчеными рукавами, поверх которой надела девчонка отороченную лисой душегрейку. Волосы цвета червонного золота убрала в две косы вокруг головы, а все видно, что не степенная баба, а молодка: носик остренький, глазки бойкие, с искоркой.

Не пригляделся бы старый словник, кого это себе в хозяйки взял бывший возчик Борислав, и не узнал бы в этой шустрой молодой матери лекарку Ханну. Да только хорошо умел смотреть Болюсь, потому и нашел себе лучшее место для того, чтобы поглядеть на народ – паперть у храма.

Многие после гибели князя приходили помолиться за Черну и ее нового господина.

Словника немногие в Черне знали – всю зиму провел он на башне, не успел примелькаться, в отличие от книжника Конрада, потому решили они, что старик станет слушать да воровать, а книжник сидеть тихо в подвале князевом и думать, как топь извести и Владислава воротить.

В том, что вернуть его можно, Болюсь не сомневался, да только не мог понять, как связано колечко, что дал князь, умирая, книжнику, и то, что кликал он лекарку Ханну. По волоску разобрал и обратно переплел книжник колечко и нашел среди рыжих волос один черный, цвета воронова крыла. Показал старому словнику, а тот едва коснулся, тотчас провалился в видение, от которого до сих пор тряслись у старика руки. Увидел он на поле великие полки и черного всадника, что бил воинов насмерть, не получая отповеди. Да только заглянула в лицо словнику радуга, погрозила пальцем Безносая…

Когда открыл глаза Болюсь, Конрад сидел при нем, растяпив ошарашенно рот, да тер лоб, словно не мог уместить в голове, что такое возможно.

– Что? Что я сказал? – спросил встревоженно словник.

– Что Владислава мы воротить можем. С того света вытащить. Не у Землицы он, а у сестры ее в царстве смертном. Уцепился за волос этот, что я из колечка выпутал, и держится. И если отыщем того, кому волос принадлежит, можем Владислава в тело этого человека вытащить. Вернуть.

– Так-таки и позволит нам этот чернявый в его тело Владислава Радомировича вызвать, – буркнул словник, поднимаясь.

– Нам бы только вызнать, кто он, а уж потом станем спрашивать. Ханну Владек звал. Спросить бы у лекарки, чей это волосок.

«Рыжие – точно ее, Ханнины, знает, верно, рыжее, с каким черным спутано», – подумал про себя словник, глядя, как рыжеволосая спутница Борислава-возчика поднимается по высоким ступеням храма, неся на руках младенца. На них не обращали внимания. Мало ли, пришли родители Землице посвятить дитя. Не испугались, что в храме проклятье пало на князя.

Болюсь ждал чего-нибудь чудесного или страшного, но небеса, хрустально-чистые от солнечного света, не разверзлись, тьма на землю не пала, ступени храмовые не раскололись, и даже жрец не повысил голоса, произнося приличествующие ритуалу слова.

Молодая мать с младенцем спустилась вниз. Бородатый возчик принялся раздавать калекам милостыню. Болеслав принял монетку, смиренно склонив голову, но как только пара с младенчиком двинулась в сторону нижнего города, к дому, посеменил за ними, старательно юродствуя.

Ханна заметила его скоро, прибавила шагу, и уж Болюсь, не скрываясь, побежал за ней, припадая разом на обе ноги и кривляясь.

– Подай, матушка, юроду, – завел он, остановив лекарку у самых ворот возчикова дома.

Ханна посмотрела на него с опаской. Болюсь едва приметно кивнул – не бойся, мол, не выдам.