Агнешка тихонько, стараясь ступать бесшумно, двинулась в сторону кухни, чтобы, как вошла, выскользнуть через дверь для водоносов. Сердце колотилось так громко, что казалось, эхо его ударов бродит по переходам, дробится.

– Ой, матушка Ханна. Живая! – воскликнул девичий голос.

– Да призрак, Павлинка, пойдем, – оборвал другой голос, тоже девичий. – Тут который день все тени бродят. Вот и она явилась. Знать, тоже прибрала Землица. Как и князя, без остатка извела, видно, нашу Ханну черная гадина. Поделом ее в лесу схоронили.

Агнешка замерла, думая, признаться или нет. В темном переходе легко узнали ее девки по стати, по походке. На свету, верно, и не признали бы, а тут, сама виновата, не сумела тихо уйти.

– А может, это она и встала, Надзея? – прошептала испуганно Павлинка, отступая назад, туда, куда падал из окна лунный свет. – Прикинулась нашей Ханной да и ходит, кровь у младенца-князя пьет, упырица.

– Не глупи, не встанет она. Жрец ей полный рот земли храмовой натолкал да знаком святым запечатал. Не встанет. Это душа нашей Ханны бродит, о князе печалится.

Слышно было, как обе всхлипнули. Зря казалось Агнешке, что не видит никто, как она привязалась ко князю и как он милостив с нею. Все видели, да только, знать, жалели ее, вот и молчали. Ожгло глаза слезами, перехватило горло.

– Хоть бы и она, а все одно через привидение не пойду, как хочешь. Пусть хоть плетьми накажет княгиня, а не пойду, – попятилась Павлинка, потянула за собой другую девку, которую по голосу Ханна не признала.

– Я это, девоньки. Ханна, – позвала лекарка, решив, что ни к чему из-за нее девчонкам получать тычков от разозленной хозяйки.

– Живая?..

Агнешка приблизилась, протянула руку, позволив пощупать себя, а потом и припасть с поцелуями к руке лекарки, которая за зиму каждого не по разу из лап болезни вытаскивала.

– Да как же ты живая-то осталась, матушка? – зашептали девки, перебивая друг друга. – Ведь на Надзее знаки всякие под одеждой нашли страшные, небовы. А как стали ее тело жечь – оно и не горит. Княгиня Эльжбета сгорела, старик сгорел, что песни пел, которого княгиня ударила, да он умер. А проклятая не горит. Тут-то жрец и сказал, что она уж такая проклятая, что надо ее в лесу хоронить по древнему обряду, как отступников веры истинной хоронят. Думали все, что тебя, как и князя-батюшку, твари небовы по приказанию гадины утащили.

– Отпустил меня князь, как разродилась княгиня. Едва она от бремени избавилась, и мне пора пришла. Сынок у меня, девушки. Не могла я раньше прийти, тяжело далась мне магия княгини. Тяжело родила.

Служанки бросились обнимать ее, прижимая крепче обычного, словно все не могли удостовериться, что живая она, из плоти и крови.

– Так что, вернешься ты теперь в терем-то, матушка Ханна? Наследник без устали кричит, не ест, не пьет. Без матери-то тяжко младенчику. Может, ты своими травками его вытянешь?

– Да разве могу я, девушки? Княгиня Агата не возьмет. Не сумела я от молодой княгини смерть отвести. Хотела я из комнаты своей кое-что забрать. Скажите, куда скарб-то мой княгиня велела отнести?

– Пожгли, – опустили голову девки. – Решили, вдруг, раз ты исчезла, на нем проклятье лежит, как на Землицыном знаке, что князя утянул. Вот и пожгли.

– Так уж ничего и не припрятали? – улыбнулась Агнешка. Она двинулась вдоль коридора, девушки шли рядом, не отпуская одна – правой, другая – левой ее руки. В свете факелов в переходах женского крыла заглядывали в глаза. Агнешке хотелось сжаться, сделаться невидимкой, словно из любого угла могла выйти прямая и гневная княгиня и велеть выпороть или бросить в темницу. Агнешка нащупала в потайном кармане костяной ножичек, который прихватила с собой по настоянию мануса Славки, да только с ножичком попалось под пальцы что-то еще, нежданное. Колечко из волос, памятка о той Агнешке, что еще смерти не пробовала, о любви да счастье мечтала. Сумел-таки подкинуть ей словник проклятую прядку…

– Да что и припрятали, сами все отдали, – бормотали девки. – Шутка ли, никого не осталось. Где небова сила поселилась, там уж не остановится. Великан закрайский пропал, но, сказывали, ускакал незадолго до гибели князя. Книжник Конрад исчез, старик-словник, что ко князю приближенный был… В дружине думают, что княгиня всех извела, как старика-сказителя. Никого не осталось, кого князь другом называл. И призраки по всему терему бродят.

– Вот и меня пусть считают призраком, – попросила Агнешка. – Кто знает, что княгиня решит? Не она меня нанимала, князь Владислав на гербовую службу брал, и я к ней явиться не обязана. Уж пусть в мертвые пишет.