— Вот именно! — поддакнул прилизанный из-за спины побагровевшего Штольца. — Я, между прочим, бывалый путешественник, известный своей храбростью. А вы, сударь, смешиваете моё имя с грязью!

— Петушественник ты, а не путешественник! — каркнул я, чувствуя бушующий в груди обжигающий гнев. Меня прям раздирало на части от негодования, однако мне всё-таки хватило здравомыслия понять, что где-то я палку перегнул и надо бы заканчивать.

— Да вы… да вы… — начал заикаться от избытка эмоций напомаженный.

— Закрой уже свой рот. И котитесь отсюда, сударики, пока у меня ещё хорошее настроение! — рявкнул я на всю троицу и решительно двинулся в сторону приёмной. Студенты мигом расступились, что дало мне возможность без проблем миновать их и оказаться перед таращащей глаза старушкой. — Несите документы. Что мне нужно подписать?

— Прошу… прошу за мной, сударь, — просипела она и скрылась в приёмной, а я вошёл следом за ней, чувствуя, как гнев постепенно неохотно возвращается в те темные глубины, из которых выбрался.

— Вот тут и вот тут подпишите, — прерывисто дыша, сказала старуха и указала на документы сморщенным пальцем с пятнышком от чернил.

Взяв бумаги, стал их быстро читать, но буквы предательски расплывались перед моими глазами. Однако под конец чтения мне удалось-таки окончательно успокоиться. Хм, шустренько я справился со своими эмоциями. Видать, сказалось моё умение работать с трансом. И на фоне этого вывода мне стало ясно почему Чернов такой малоэмоциональный. Наверное, он на каком-то интуитивном уровне гасит все эмоции, дабы в случае чего сразу в транс ухнуть.

Документы же повествовали о том, что некий маг смерти по имени Андрей просит Императора пожаловать ему ненаследное дворянство. В общем, никакой подставы.

Я быстро подписал бумаги перьевой ручкой и вопросительно глянул на бабку, что-то капающую из флакончика в стакан с водой. Она заметила мой взгляд и слабо махнула рукой в сторону подоконника. На нём лежали три книги в кожаных переплётах с серебряными застёжками.

— Его сиятельство приказал передать их вам, — всё-таки решила проинформировать меня бабка, будто подумала, что я могу и не сообразить кто и зачем оставил эти книги.

— Благодарю. На этом всё? — проронил я, цапнув увесистые тома.

— Да. До свидания, сударь, — прохрипела старуха и посмотрела на меня сверкающими зенками, в которых читалась явная досада из-за то, что пришлось сказать «до свидания», а не «прощай».

Её поведение вызвало у меня лёгкую усмешку. И именно с ней на устах я покинул приёмную и двинулся в сторону холла.

Конечно же, троица дворян уже исчезла из коридора, но что они будут делать дальше? Забудут о нашем столкновении или станут жаловаться? Ставлю на второй вариант. Наверное, уже в ближайшее время граф Чернов вызовет меня на разговор. Да и хрен с ними. Отбрешусь как-нибудь.

Придя к такому выводу, я напялил очки, вышел из университета и попал в объятия липкой туманной дымки, успевший поработить хмурый город. Солнце едва-едва светило с неприветливого неба, а машины, экипажи и горожане казались серыми неприкаянными призраками, бродящими среди таких же серых зданий. Даже звуки стали какими-то тусклыми и безжизненными.

Мне пришлось аж два раза кликнуть извозчика, сгорбившегося на козлах кареты. Благо он всё же услышал мой крик и натянул вожжи, остановив медленную поступь понурых лошадей. А я, памятуя о своей ауре, обошёл животных, забрался в карету и назвал адрес.

Ехали мы недолго, но до особняка Кантовых не добрались, поскольку в квартале от него я заметил Луку. Он шёл по тротуару нервной походкой и отчаянно жестикулировал, словно с кем-то невидимым вёл ожесточённый спор. Я попросил извозчика остановиться, заплатил ему и выбрался из кареты.

— Лука Анатольевич! — крикнул я в спину семинариста.

Тот резко обернулся, потревожив полы плаща. Они взметнулись, будто чёрные крылья, а на мрачном лице Кантова появилась тень бледной улыбки, словно он увидел того, кому можно излить душу.

— Сударь Андрей, представляете, епископ поднял меня на смех! — горячо протараторил он, пыхтя как паровоз. — Я ему поведал о ведьме, а он мне наказал пить поменьше вина и побольше молиться, дабы всякая чушь не мерещилась!