Большинство евреев в вагоне говорили на французском. Ева учила его в школе, но с тех пор основательно подзабыла и вынуждена была прислушиваться, чтобы понять, о чем речь. Однако намерения мужчины по имени Арман были ясны без перевода. Сейчас он вскарабкался к окну и пилил решетку золоченой пилкой для ногтей. Удивительно, но Еве удалось пронести ее через все испытания, виа Тассо и неделю в Борго-Сан-Дальмаццо. Так что, когда Арман спросил, если ли у кого-нибудь что-нибудь, чем можно перепилить решетку, Ева сразу протянула ему свой талисман.
Арман трудился весь день, лишь иногда меняясь с мальчиком двенадцати или тринадцати лет по имени Пьер, который был в вагоне вместе с матерью Габриэль. Та окунула платок в стоящее в углу ведро с мочой, и, когда Арман не пилил, Пьер елозил тряпкой по прутьям, надеясь, что едкая жидкость поможет разъесть металл.
Наконец Арман уперся ногами в стену вагона и, ухватившись за исцарапанный прут, начал тянуть его со всей возможной силой.
– Поддается! Я чувствую! – закричал он торжествующе.
Еще один мощный рывок, и прут с треском переломился вверху. Арман скорее ухватился за свободный конец и отогнул его на себя, так что в решетке образовалось отверстие примерно тридцать на тридцать сантиметров. Даже с его худощавостью пробраться в такой просвет было бы нелегко.
– Они выстрелят в того, кто прыгнет первым, – сказал Арман мальчику, который помогал ему целый день и целую ночь. – Так что первым пойду я.
– Даже не думайте! Я несу ответственность за каждого в этом вагоне, – заявил грузный мужчина с кипой на макушке. – Если вы прыгнете, меня накажут. Нас всех накажут! – И он обвел рукой стоящих вокруг людей.
– Вы погибнете! – поддакнула у него из-за спины какая-то женщина. – Когда нас везли в Сан-Далмаццо, один такой смельчак тоже пытался выпрыгнуть из окна. Зацепился одеждой и угодил под колеса. Когда мы высаживались, вся стена была в крови. Один клочок ткани остался.
– Нас везут в Берген-Бельзен! – добавил другой мужчина. – Совсем незачем так рисковать.
Но Арман лишь с отвращением покачал головой:
– Берген-Бельзен – трудовой лагерь! Место, где людей заставляют работать до смерти. А мы не сделали ничего плохого. Хватит вести себя так, будто мы задолжали что-то этим немцам!
Вокруг опять всколыхнулись голоса, призывающие его подумать о других.
– Нет уж! Я прыгаю. Лучше умереть сейчас, чем загнуться в лагере! – заорал Арман и решительно начал подтягиваться к решетке.
Ева вместе с остальными смотрела, как он извивается в окне, пытаясь пропихнуть плечи. Ему уже почти удалось выбраться по пояс, когда над поездом раскатился гром выстрела. Люди завизжали, ноги Армана резко дернулись и обмякли. После этого он неподвижно повис в проеме, который с таким трудом проделал.
Кто-то из мужчин втянул его обратно в вагон. У Армана недоставало части головы, а все остальное было залито кровью, которая мешала рассмотреть лицо. Он был мертв. Одна женщина зарыдала, но большинство пассажиров хранили ошарашенное молчание, стараясь не смотреть на человека, который рискнул всем и проиграл.
– Откуда они стреляют? – тихо спросила Ева. – Немцы. Где они? Мы ведь в поезде. Я не понимаю.
Как бы немцы ни старались убедить в этом своих пленников, он все же были не всесильны. Они не взирали на землю откуда-то сверху, избирая жертв с небес, подобно Господу. Вместо того чтобы напугать, Еву этот выстрел только разозлил.
– У них есть наблюдательный пункт, дозорный и движущиеся прожекторы в обоих концах поезда, – объяснила Габриэль. – На паровозе и последнем вагоне. Дождись, когда прожектор отвернется, и вылезай ногами вперед. Не головой.
– Значит, если проскользнуть быстро и в нужный момент, шансы все-таки есть? – Ева надеялась, что задала вопрос правильно. Она коверкала некоторые слова и абсолютно ко всем добавляла лишнюю гласную – она была
Габриэль кивнула и, взяв сына за руку, начала ему что-то негромко объяснять. Мальчик больше не хотел прыгать. Теперь он закономерно боялся, что его или мать снимет выстрелом немецкий дозорный.