– Подобраться к окну, – подтвердил Камилло. – А потом? Что ты делала во сне потом?

– Вдыхала холодный воздух.

– Да. Ты делала вдох и набиралась мужества. А дальше?

Ева упрямо замотала головой. Она еще не забыла того порочного облегчения, сладкого яда, который проник в ее вены при мысли, что теперь наконец-то можно сдаться и расслабиться. Он на время подарил ей свободу, и сейчас она не готова была снова вернуться к сопротивлению.

– У меня не получится, пап. Да я и не хочу. Я так устала. И осталась совсем одна.

– И все-таки ты должна. Ты последняя из Росселли. Прыгай, Батшева. Иначе ты наверняка умрешь и Анджело умрет тоже.

– Анджело уже мертв.

– Ты должна прыгнуть, Ева. Прыгнуть и выжить, – прошептал отец, и его дыхание поцелуем коснулось ее мокрой щеки. Он ощущался таким реальным. Как и сон, который больше сном не был.

Когда Ева очнулась, отец исчез бесследно, а ее краткая передышка от борьбы закончилась.

Наутро больной, но уже способный стоять на ногах Анджело уложил все четыре блокнота в саквояж, с которым Ева когда-то приехала в Рим. Затем свернул ее одежду и убрал в чемодан побольше, не желая, чтобы к ее вещам притрагивался кто-либо еще. Застелил кровать, аккуратно расправил покрывало – пускай Анджело и знал, что после его ухода одна из сестер сразу снимет белье для стирки, – а потом долго мял в руках наволочку, на которой запах его волос по-прежнему мешался с запахом Евы. В конце концов Анджело не выдержал и тоже сунул ее в саквояж, однако не ощутил даже укола вины. Это был не первый раз, когда он взял то, что ему не принадлежало.

Анджело снова вздрогнул от горя и неверия. Сейчас ему было больно не только дышать и двигаться, но даже думать, причем все это не имело никакого отношения к избитому телу. Физическую боль он только приветствовал: она отвлекала.

Наконец Анджело вышел из комнаты и потащился вниз по лестнице, стараясь не уронить вещи Евы. Матушка Франческа тут же к нему подскочила и принялась яростно ругать, пытаясь попутно отобрать чемоданы.

– Что это вы задумали? – кудахтала она. – Вам нужно отдыхать! Еще хотя бы несколько дней.

– Я и так провел в постели три дня, – спокойно ответил Анджело. – Наотдыхался вдоволь. И теперь возвращаюсь домой.

– Вам нельзя домой! Приходил монсеньор Лучано. Принес ваши вещи и велел оставаться тут, пока не приедут американцы. Если вас считают мертвым, то не будут искать. Пока вы сидите в обители и не высовываетесь на улицу, вы в безопасности. Монсеньор О’Флаэрти уже проводит все встречи на ступенях Святого Петра, чтобы его не арестовали. А из Ватикана выходит только в маскировке! Его на днях чуть не схватили на улице. Какой-то молодчик попытался вытащить его за белую линию, а за ней-то протекция Ватикана не действует. Хорошо, кто-то раскусил его план и задал негодяю хорошую взбучку!

Глаза матушки Франчески сверкали, щеки раскраснелись. Анджело не мог не улыбнуться, видя ее боевой настрой. В последние месяцы ей выпало столько поводов для бурных эмоций, сколько никогда в жизни.

Однако новости вносили в его планы некоторые коррективы. Анджело знал, что не может отсиживаться в комнате Евы, дожидаясь конца войны. Если он не будет работать, не будет двигаться, он погибнет. Станет еще одной жертвой военной безысходности. Шагнет под трамвай, бросится с моста или сам спровоцирует немца на выстрел. Он уже чувствовал, как ворочается в животе черное отчаяние – точит ядовитые клыки и выжидает момента, чтобы запустить их в пока живое сердце. Но у Анджело была работа, и он собирался ее выполнить. Он просто возьмет пример с монсеньора О’Флаэрти.

Лучший способ спрятаться, говорила Ева, это не прятаться вообще. Поэтому Анджело натянул поношенные брюки и рубашку, которые сохранил еще со времени службы в деревенском приходе. Переступая порог, священникам полагалось надевать сутану, однако в предоставленном ему ветхом домике и древней церквушке всегда была гора работы, и за полгода он сносил пару штанов и несколько рубах.

Затем Анджело отстегнул протез и подвязал одну штанину, чтобы его увечье было заметно любому встречному. Среди прочего монсеньор Лучано принес ему костыли, и с закатанными рукавами, свисающей изо рта сигаретой, трехдневной щетиной и в черной кепке Анджело в точности напоминал молодого солдата, который выплатил родине все возможные долги и теперь хочет только, чтобы его оставили в покое.

Конечно, в таком виде он неизбежно привлечет внимание: кто-то проводит его сочувственным взглядом, кто-то поторопится отвести глаза. Возможно, немцы спросят у него документы – у Анджело был заготовлен комплект на этот случай, – но, вероятнее, не посмотрят дважды. Так что он уложил сутану, крест и смену одежды в походный ранец, забросил его на спину и сунул в карманы два паспорта: настоящий и поддельный. Чтобы попасть в Ватикан, ему нужен был первый.