Поцелуй возобновился. Анджело пил ее, словно умирал от жажды, и это одновременно унимало и еще усиливало боль у него в груди. Сейчас он физически не смог бы оторваться от губ Евы, хотя его переполняло желание ощутить ее всю, провести ладонями по коже, запомнить все холмы и ложбинки и раз и навсегда стать с ней одним. Наконец-то.

Анджело был настолько захвачен своим падением, настолько жаждал изучить каждый сантиметр ее тела, что никак не мог остановиться, выдохнуть, взять себя в руки. В эту секунду он напоминал ребенка в кондитерском магазине, который с горящими глазами перебегает от одной витрины к другой. Если близость с Евой означала, что его жизнь будет измеряться часами и минутами, а не годами и месяцами, – пускай.

– Я люблю тебя, – прошептал он, чувствуя потребность объяснить свой внезапный порыв. – Я так сильно тебя люблю. И потерял столько времени.

Глаза неожиданно защипало, словно это признание отперло какой-то замок у него внутри. Боль стихла, и ее место заняло огромное разбухшее сердце.

– А когда война закончится, ты тоже будешь меня любить? – шепнула Ева ему на ухо голосом, хриплым от желания.

Анджело понимал, о чем она спрашивает, но ход его мыслей споткнулся и замер, не в силах продвинуться дальше этого конкретного мига – мига, когда он сжимал в руках единственное сокровище, которого желал.

Он закрыл глаза, пытаясь найти ответ, взглянуть на ситуацию с высоты и услышать голос Господа.

Но вместо этого чувствовал только пальцы Евы, которые скользили по его закрытым векам, губам, скулам и подбородку. Вместо голоса Бога он слышал Евин: «А когда война закончится, ты тоже будешь меня любить?» И в эту секунду в Анджело выкристаллизовалось осознание. Последняя и окончательная правда. Она была единственным, чего он хотел в этом мире, – и не в таком смысле, в каком мужчина обычно хочет женщину. Он не хотел, чтобы эта нужда когда-нибудь удовлетворилась. Не хотел на время забыться в ее теле. Он хотел ради нее жить. Когда закончится этот вечер, когда закончится война. Всегда.

Он вдруг дошел до этой точки – а может быть, приближался к ней долгие годы, – но теперь драконы, которых он некогда стремился поразить, представлялись ему иначе. Драконы похоти, тщеславия и алчности. Драконы эгоизма и честолюбия. Драконы смертности и жажды власти. Все они исчезли, и их место заняла безусловная любовь и желание самопожертвования, готовность отречься от всех прочих нужд и амбиций ради чего-то иного. Ради Евы. Доктрина любви и мира, которую он старался нести людям, Господь, которому он так отчаянно стремился служить, остались прежними. Изменился сам Анджело.

Он больше не хотел бессмертия. Не хотел быть героем. Даже не хотел быть святым. Теперь он желал только быть хорошим человеком, достойным Евы Росселли. Он хотел Еву. Хотел ее поцелуев и улыбок, взглядов и смеха. Хотел детей от нее. Хотел раз за разом покрывать ее грудь поцелуями и ощущать тяжесть ее ног на своих бедрах. Хотел ее клятв, ее любви и доверия, слез и секретов, мудрости и молитв. Хотел провести с ней всю оставшуюся жизнь – и более ничего.

Анджело открыл глаза, но еще несколько мгновений мог только дышать, оглушенный этой внезапной правдой. Есть вещи, которые не должны быть трудными.

– Когда война закончится, я стану твоим – отныне и во веки веков. А ты станешь моей.

– Евой Бьянко? – улыбнулась она дрожащими губами.

– Евой Бьянко. На самом деле.

– Ты спишь? – прошептала Ева.

Анджело не ответил. Глаза его были закрыты, дыхание размеренно. Он лежал на животе, и Ева машинально провела пальцем вдоль позвоночника, однако остановилась незадолго до пояса. Если она продолжит его трогать, он наверняка проснется, а ему нужно было выспаться.

Анджело дремал, вместо подушки подложив под голову скрещенные руки. Смуглая кожа ярко контрастировала с белой простыней, и Еве на ум снова пришел светлый песок и теплые дни в Маремме, когда Анджело в точно такой же позе спал на пляже. Она тихонько поцеловала его в плечо и осторожно опустила голову на широкую спину. Сама она была слишком счастлива, чтобы спать. Слишком полна жизнью. Когда еще она чувствовала себя такой живой? Под кожей словно гудело электричество. Анджело занимался с ней любовью. Анджело ее любит.

– Анджело меня любит, – прошептала Ева чуть слышно, желая озвучить это открытие вслух, пусть даже только молчаливым стенам. В целом мире для нее не нашлось бы слов слаще.

– Да. Любит, – глухо донеслось снизу.

– А Ева любит Анджело, – ответила она и прижалась губами к его коже.