Я послушно глянул вверх, а там синева — дна не видно! Показалось, затянет меня бездна, и пальцы непроизвольно в горловину люка вцепились. Тварей наверху я не увидел, но в глазах замелькали цветные пятна, когда я нечаянно скользнул по Солнцу взглядом.

— Видишь островок? — Леший махнул рукой вправо.

Я всмотрелся в болотную гладь. Из-за мелькающих пятен ничего рассмотреть не получилось, но, показалось, что-то в сотне шагов от цистерны, действительно, чернеет.

— Ну, — ответил я, — вижу.

— Вот тебе и ну! — передразнил Леший. — Раньше это холмик был, пешком до него ходили, а теперь, разве что, вплавь. Место там примечательное. Черно там, будто землю выжгли, даже мох не растёт. Смотри лучше: видишь, посерёдке, где кочка, скомканное тряпьё пестреет. Видишь, что ли? Так это Бармалей. Может, помнишь? Был такой лесник, здесь и гробанулся. Вообще, он нормальный был, но шибко любопытный — совался, куда не просят. И в тот раз понесла его нелёгкая глянуть, что за чудо посреди болота виднеется. И посмотрел, да никому рассказать не успел. Там человека и скрутило. Лежит, ничего ему не делается. Если в бинокль разглядывать — как новенький. Глаза открыты, а не моргают. Сквозь него и травка чудная проросла, будто зелёные верёвочки опутали тело. Автомат рядом валяется. Бери да стреляй. Только дураков нету, за ним лезть.

— А что приключилось-то? — я присмотрелся внимательнее; то, что я принял за травянистую кочку, оказалось человеком. Тот будто задремал на солнцепёке, руки разметались, ноги вытянуты.

— Кто знает? Выбрался на островок, и свалился. Может, сердце встало, или кондрашка хватила, и нету здесь никакой тайны. Только до сих пор — как в мавзолее. Говорили дураку, не лезь, куда не просят, а ему интересно! Хотели вытащить, да никто и близко не подобрался: в ушах звенит, ноги слабнут. Бармалей на остров зашёл, а другие после него не смогли. Мы потом собак привели, и те не идут, поджали хвосты и скулят. Ты знаешь, наши псы не из трусливых, особо, если сворой, а тут — испугались. Стало быть, и нам там делать нечего! Подумали, Бармалей никого не трогает — и мы его трогать не будем. Я к чему говорю? В лесу не зверей бояться надо. Зверь, он, понятное дело, жрать хочет. Покажи ему, что ты круче, он и уйдёт искать добычу попроще. А бывают ещё непонятные места — лучше их обойти стороной, целее будешь! В лесу мне такие холмики не попадались, там чудеса другие, а мораль такая же: если не понимаешь — не лезь.

— Угу, — ответил я, — уяснил.

— А раз уяснил, нечего сидеть, горючка сама не перельётся.

Теперь Антон спускает вёдра с цистерны, а я на тракторной бочке сижу. Эта работёнка проще, пока Савелий туда-сюда ходит, можно отдохнуть. А то, что вонючим мхом от бочки попахивает, так от болота и от солярки запах не слабее.

Савелий, как и раньше, мотается по воде с ведром. Вот он под цистерной, а вот уже и нет его, лишь брызги взметнулись, да ил взбаламутился.

Я почти не испугался! Неожиданно всё произошло, потому и растерялся, не сразу бросился на помощь. Но автомат сам собой в руках оказался, а ещё через миг всё пришло в движение. Савка вынырнул из воды, рот раззявлен, глазища, что блюдца, руки, будто крылья мельницы, месят воздух. Тужится Савелий, напрягается, а его всё глубже в болото тянет. Леший сверху, от избытка чувств, матом кроет, Антон кричит что-то непонятное.

Когда Савка завизжал по-бабьи, я опомнился, прыгнул в воду. Около цистерн мелко, потом дно резко уходит вниз. Я бухнулся по пояс в болотную жижу. Ещё несколько шагов — и вода намочила грудь. Протянул я Савке руку, тот клещом вцепился. Тащить тяжело, ноги увязли, но дело потихоньку движется. Пять шагов до цистерны, четыре…

Я разглядел тварюку, которая захотела утянуть Савку в болото. Прозрачное, студенистое туловище с веером нитевидных щупалец. Кажется, существо медлительное и неуклюжее, но оно уже обвило механика, и почти дотянулось до меня. Тонкий отросток прикоснулся к руке. Нежно тронул, будто котёнок лапкой погладил, но осталось гадливое чувство липкого, мокрого и склизкого.

Наконец, подоспел на помощь Антон. Ведро, которое он отшвырнул, плюхнулось в воду, по взбаламученной поверхности поползла масляная клякса. Свободной рукой Савка вцепился в протянутую ему руку.

Мы почти дотащили механика до цистерны, осталось сделать маленький шажок. «Давайте, парни», — орёт Леший сверху, и я даю. Ноги скользят по дну. Рядом спасительная лестница, уцепиться бы.

В этот миг Савкина ладонь выскальзывает из моей. Механик, вереща, и увлекая за собой Антона, валится спиной в воду. Я лечу к цистерне, лестница больно бьёт по лбу. На секунду темнеет в глазах, я с головой ухожу под воду, но тут же выскакиваю на поверхность. Руки сами ищут автомат. Не потерял? Нет.

Савка, Антон, напавшая на нас гадина — всё перемешалось, и не понятно, кто где. Туловище существа оказалось на мелководье. Ну, держись, тварь! Ствол «калаша» — в мерзкую, желеобразную гадость.

Тра-та-та-та-та.

Оружие пляшет в руках, эхо трещит над водой, разлетаются похожие на куски холодца ошмётки. Пули дырявят студенистое тело, а гадине хоть бы что!