В одном из этих показаний некто Ван Яогуан признавался, что в 1967 году он вместе с двумя другими сотрудниками органов по указанию Главного управления общественной безопасности Тяньцзиня был командирован в Пекин и занимался делом Ли Лисаня. По его словам, где-то в июне 1967 года на совместном совещании с представителями хунвейбинских организаций и цзаофаней Северного бюро ЦК был поднят вопрос о том, что одна из организаций Тяньцзиня намеревается «выкрасть» Ли Лисаня. Стали обсуждать, где бы его спрятать. Сотрудники Северного бюро предлагали укрыть в больничном стационаре (если бы это предложение было принято, то это могло бы спасти жизнь мужу). Но Ван Яогуан выдвинул контрпредложение: вывезти Ли Лисаня на частную квартиру к своему прежнему начальнику.

Зять владельца квартиры описал появление Ван Яогуана «с каким-то стариком». «Это Ли Лисань. Мы собираемся переправить его в Тяньцзинь на митинг борьбы, а пока у вас перекантуемся пару дней, – пояснил Ван. – Мы его забрали из дома с разрешения Комитета по делам культурной революции». Владельцев квартиры, видимо, беспокоило, как бы их не обвинили в противозаконных действиях, поэтому, когда сразу после гибели Ли Лисаня к ним явились сотрудники Северного бюро, зять спросил: «А что это было – несанкционированное содержание под стражей?» Хозяев поспешили успокоить: «Не волнуйтесь, все делалось с одобрения Комитета по делам культурной революции».

Близкие к мужу люди, в том числе работавшие в Северном бюро, полагали, что так оно и было: судьба Ли Лисаня решалась на самом верху. Кому же потребовалось убрать его? В Северное бюро просочилась информация, что «наверху» ходят разговоры о том, что Ли Лисань – «ходячий партийный архив». Имелось в виду, что он очень много знал, а ведь любая историческая информация в то время могла быть использована как смертоносное оружие. Ли Лисань был очень осторожен, стараясь никого не задеть, но в неоконченном письме к Мао Цзэдуну, спрятанном под матрасом в спальне (о чем он упомянул в предсмертном письме), прозвучали обвинения в адрес тогдашнего главного руководящего органа – Комитета по делам культурной революции.

Ли Лисань писал:

И далее, приводя в опровержение примеры своей преданности партии, Ли Лисань упоминает о своем поведении во время VII конгресса Коминтерна:

Здесь имеется в виду ныне известный факт сбора подписей среди китайских коммунистов в поддержку Ван Мина в качестве лидера партии. Как говорят, готовилась попытка, используя участие представителей китайской компартии в конгрессе Коминтерна, созвать летом 1935 года под председательством Ван Мина внеочередной «съезд КПК». Когда двое активистов (Лу Цзинжу с мужем) обратились к Ли Лисаню, то он отказался поставить свою подпись и доложил об этом Кан Шэну, который являлся заместителем Ван Мина в китайской делегации в Коминтерне.

Да, Кан Шэн все знал, но в упомянутое время он шел в фарватере Ван Мина, провозглашал здравицы в его честь, и переметнулся на сторону Мао Цзэдуна, только оказавшись в Яньани. Москва – это была та часть его биографии, которую он всячески затушевывал, старательно убирая нежелательных свидетелей, особенно во время «культурной революции». Вряд ли ему было приятно увидеть свое имя привязанным к интригам Ван Мина.

Ли Лисань, конечно, понимал это, но он был доведен до отчаяния, раз решился на такой шаг. Инна полагает, что это письмо, возможно, было обнаружено еще до гибели Ли Лисаня (например, когда нас обоих держали на «митинге борьбы») и могло стать последней каплей, переполнившей смертельную для него чашу.

Непреложным фактом является то, что в 1969 году, накануне IX съезда КПК, Кан Шэн составил для Мао Цзэдуна длинный список «предателей и шпионов». В этом черном списке стояло и имя погибшего Ли Лисаня.

Сомневаясь и подозревая, мы настаивали на дополнительном расследовании, так как были известны имена всех, кто арестовывал и держал под стражей Ли Лисаня. При этом мы подчеркивали, что не требуем привлечения к личной ответственности, – мы хотим только выяснить правду. Это наша общая ответственность перед Историей.

Найти этих людей и допросить в качестве свидетелей не составило бы труда. За исключением Ван Яогуана – ключевой фигуры в этом трагическом и запутанном деле. Выяснилось, что Ван в конце 70-х годов погиб, его якобы застрелил кто-то из бывших зеков, посаженных им в тюрьму. Новая странность для Китая, где огнестрельное оружие всегда находилось под строжайшим контролем.

Но искать кого бы то ни было партследователи под разными предлогами отказались.

В конце 1979 года было вынесено постановление ЦК, аннулирующее прежние оргвыводы, согласно которым Ли Лисань как «шпион советских ревизионистов» был посмертно исключен из партии. Но когда же проведут траурный митинг в завершение реабилитационного процесса? Уже все знакомые спрашивали: «Когда же? Ну когда?». В Орготделе говорили: «Подождите еще немного». И вот, наконец, назначены были и место – зал в парке имени Сунь Ятсена, и число участников – восемьсот человек. Начались хлопоты по организационной подготовке. Мы составляли списки родственников и друзей, стараясь никого не забыть. Представители Орготдела спросили, не буду ли я возражать против присутствия второй жены Ли Лисаня Ли Ичунь. Я ответила, что, конечно, нет, но только не как члена семьи. Мы сами известили в первую очередь всех детей и ближайших родственников Ли Лисаня, которые стали съезжаться из разных концов Китая. Собрались прежние секретари, охранники, горничные, повара – все, кто много лет работал в нашем доме. По сложным вопросам китайского церемониала я советовалась с Аней и Линь Ли. Было решено, что все дети на собрании встанут рядом со мной в порядке старшинства, зятья, невестки и внуки выстроятся напротив. А при выносе символической урны ее будет держать в руках старший сын Ли Лисаня Жэньцзи. Денежную компенсацию – тысячу юаней (тогда это была приличная сумма) – я поделила между всеми детьми поровну. Кроме того, Жэньцзюнь попросил на память любимые вещи отца – роман «Сон в красном тереме» старинного издания и комплект шашек-го. Я без возражений удовлетворила его просьбу. Так что, в отличие от многих, у нас не возникло никаких семейных конфликтов – ни в плане церемониальном, ни в плане денежном. Это было положительно отмечено общественным мнением, которое озвучила старая партийка Шуай Мэнци (к ней относились как к своего рода княгине Марье Алексевне из пьесы «Горе от ума»[115]): «Лиза хотя и иностранка, но лучше многих понимает китайские обычаи. Вон как всю семью сумела сплотить!»

По странному совпадению дата траурного митинга выпала на 20 марта 1980 года, день моего рождения. Но меня это только радовало, а не огорчало, как не огорчало и то, что собрание посвящалось двоим – Ли Лисаню и другому члену ЦК Цзя Тофу. Вдова и дочери Цзя Тофу выразили мне свою признательность:

– Мы понимаем, что для нас это большая честь. Если бы не Ли Лисань, мы бы не смогли привлечь руководителей такого ранга!

И действительно, в тот день в павильоне имени Сунь Ятсена собрался весь высший свет Компартии Китая во главе с Дэн Сяопином и Ху Яобаном. Отсутствовали только Чжао Цзыян, находившийся в командировке, и Хуа Гофэн, готовившийся к отставке. Мне по секрету шепнули, что в партии его должность вот-вот займет Ху Яобан.

Приведу отрывок из дневниковых записей Инны, сохранивший детали того события.