Вокруг словно все вымерло. Все двери и окна были заперты, все огни погашены, людей ни души, и это на улице, где с утра до ночи стоял шум, толкотня и оживление. По крику «вербовщики!» все разбежались и попрятались в безопасные, недоступные для солдат дома.
Весть о событии быстро разнеслась по улицам и площадям, и каждый встречный предупреждал другого: «вербовщики, вербовщики!»
В гавани стояла удручающая тишина, и только волны с шумом бились о военные суда, черневшие в густой темноте. Из других улиц, освещая дорогу фонарями, двигались такие же процессии, с проклятиями и рыданиями, надрывавшими душу.
Лейтенант Фитцгеральд положил руку на плечо Антона. – Мужайтесь, мой бедный юноша, – сказал он дружески, – все это не так ужасно, как кажется сейчас!
Глава V
На корабле «Король Эдуард». – Тристам. – Посадка на корабль преступников. – Поднятие якоря. – Лодка в открытом море. – Сын лорда. – Антон и Аскот. – Вода на корабле. – Ключ для бунтовщиков.
С корабля «Король Эдуард» спустили веревочную лестницу и по ней начали принимать по одиночке завербованных новобранцев. Они шли, пошатываясь, как пьяные, мутным взором озираясь по сторонам. За невинное желание отдохнуть в трактире и послушать рассказы о новых колониях они платились теперь принудительной поездкой за море, на противоположный полюс земного шара, сознавая, что если им придется вернуться когда-нибудь на родину, то, во всяком случае, не раньше, чем через год.
Один оставлял в Англии жену и детей, которые напрасно ждали его дома, другой лишался предприятия, дававшего ему средства к жизни, и мог вернуться на родину нищим. Между этими новобранцами были и молодые, и старые, люди из низших слоев и из более высших, и такие, которые с бессильным бешенством возмущались против насилия, и такие, которые униженно молили своих притеснителей о помиловании; иные пытались подкупить унтер-офицеров деньгами, чтоб вернуть себе свободу, другие ссылались на болезни. Человеческое отчаяние выражалось здесь, во всех видах и формах, одинаково не вызывая ни в ком ни малейшего сочувствия.
Всего более возмущался и шумел тот, который выражал свои чувства по-немецки. – Я не англичанин, кричал он, – со мной нельзя поступать, как с англичанином!
Много раз повторивши этот протест, он перешел к ругательствам и старался возмутить своих соседей. «Ведь это собаки, – кричал он, – это негодяи! Они хуже дикарей! Когда какому-нибудь шейху нужны деньги, он бомбардирует один из подвластных ему городов или держит его в осаде, пока подданные не заплатят ему дани, а англичане не довольствуются этим, они захватывают всего человека, – это убийцы по ремеслу. Неужели мы все это будем терпеть, ребята?»
– А вы, небойсь, знаете средство, как освободить нас?
Глаза немца вспыхнули. Так внезапно вспыхивают глаза лисицы, когда она сразу нападает на верный способ овладеть добычей.
– Выслушайте меня, – сказал этот человек, весь покрытый ранами и синяками. – Выслушайте меня, товарищи.
– А как ваше имя? – спросил кто-то.
Оборванец провел рукой по лбу. – Тристам, отвечал он, помолчавши.
– Ну, господин Тристам, что же вы придумали? Что можем мы сделать?
– Пока ничего, – был ответ. – Но в открытом море много.
– А! да только тогда мы будем далеко от Англии и не будем в состоянии вернуться. Ваш план ничего не стоит.
– Дайте мне рассказать, – сердито возразил Тристам. – Когда мы будем хозяевами корабля, разве не в нашей власти будет высадиться в каком угодно месте?
Насмешливая улыбка мелькнула на бледных лицах окружающих. – Да, когда мы будем хозяевами корабля! Только голыми руками трудненько этого добиться.