Книги
Иван Пырьев. Жизнь и фильмы народного режиссера
Напряженный трагизм страстей романа, суровость его повествования и особенно то, что центральное место в нем отведено сложным человеческим чувствам, подсказывают нам особый характер пользования цветом и освещением. Мы будем стремиться притушить и значительно уменьшить их резкость, дабы они не отвлекали зрителя от актера, не мешали его игре, а вместе с тем создавали бы необходимую атмосферу напряженного драматизма, обостряя ее восприятие.
С актрисой Лионеллой Скирдой (в будущем – Пырьевой) на съемках «Братьев Карамазовых»
Нам мыслится, что цвет должен помочь актеру наиболее полно выразить и донести до зрителя состояние его чувств, мыслей и быть не добавочным украшением фильма, а одним из основных элементов его драматургии.
Несколько слов еще об одном немаловажном компоненте нашего будущего фильма – о монтаже.
Монтаж мы понимаем не как простое склеивание снятых сцен в логической последовательности сюжета, а как особый вид творческого процесса, свойственного только нашему искусству кино. В режиссерском сценарии в какой-то мере уже намечен монтажный строй фильма, найдены в целом ряде сцен необходимые акценты, стыки, переходы, но этого, как нам кажется, еще недостаточно.
Мы намерены в момент освоения и репетиций того или иного объекта делать более детальную монтажную разработку каждой сцены, учитывая все то, что может привнести и подсказать мизансцена, обстановка и игра актеров. Причем черновой монтаж мы собираемся вести параллельно съемкам, дабы иметь возможность контролировать свою работу, вовремя исправлять возможные ошибки и доснимать необходимые для окончательного монтажа детали, укрупнения и т. п.
Итак, все художественные компоненты фильма, включая музыку (о роли которой мы здесь пока не говорим, так как не решили еще окончательно, будет ли она оригинальная или компелятивная из произведений Скрябина и Рахманинова), будут соединены и направлены на то, чтобы помочь нашим актерам в создании глубоко достоверных образов романа.
Если режиссура, назойливо не выпячивая себя, будет всемерно помогать актерам, как можно полней и правдивей выразить мысли, чувства и страсти их персонажей, мы сумеем тем самым наиболее полно выявить прогрессивные, гуманистические тенденции романа «Братья Карамазовы».
Эволюция Ивана Пырьева
Немало потолкавшись в художествах, я знаю, сколь много в искусствах людей, которые всю жизнь носят выбранную маску и играют роль, изученную до мелочей: весельчак, анекдотчик, простак, мудрец, остроранимый, восторженновоспаленный. Но человек интересен не тогда, когда он играет роль, а когда его самого можно сыграть.
Евгений Габрилович
Пырьева можно было сыграть. Он мог бы стать героем мелодрамы, комедии, фарса, трагедии, трагикомедии. Можно поставить кинокартину «Пырьев», сочинить пьесу, написать роман. Он был разноцветен, противоречия бороздили его. Скандальным и ласковым, притихшим и оглушительным, бесстрашным и трусоватым. Смиренным, язвительным, властным, благостным, зычным. Порой достойный дружбы, любви, преданности, порой не достойный ничего. Из многих оттенков, полуоттенков, граней и миллиметров складывалось явление, носившее имя Пырьев. Иван Александрович Пырьев.
Но главным в этом растворе было все же НЕИСТОВСТВО. Неистовый в заведывании «Мосфильмом», буйный на съемочной площадке, яростный в работе с актерами, исступленный в игре в преферанс. Он играл в карты с постоянными партнерами и был веселым, нежным и озорным, когда выигрывал. Но бесился, проигрывая. Он вообще ненавидел проигрывать. И не только в карты.
Да, в общем-то, он и не проигрывал в кино. С середины тридцатых годов Пырьев и его музкомедии гремели по всей стране. Он любим всеми, чьей любви добивались все. Популярность его была сокрушительна. Своими глазами я видел, как на пляже Рижского взморья, где он отдыхал, за ним и неизменной первой актрисой его кинолент шли толпы. Поклонники подвигались в благоговейном отдалении, и лишь порой из толпы доносился стон верности и восторга.
Он был знаменит, обласкан правительством и любим народом и мог бы оставаться таким до кончины, подобно другим таким же авторам лирических музкомедий. Но вдруг непредсказуемый поворот. От серенад к Достоевскому. Признаться, мало кому был понятен этот прыжок. Недоумевал и я. И только после того, как посмотрел «Карамазовых», уяснил, что это вожделенный для каждого художника (перевалившего за полжизни) скачок к Себе.
Ведь все, что у Достоевского, – это он сам, Пырьев. И князь Мышкин, и Настасья Филипповна, и двуликая Грушенька, и Митя, с его неоглядным разлетом. Да и старик Карамазов – пусть простится мне это – он. Все это он воссоздал подобно тому, как человек порой воссоздает себя самого в ночной тишине, наедине с собой.
Одним из первых Пырьев, былой одописец, выскользнул в НЕДОЗВОЛЕННОЕ, к себе. И поэтому «Карамазовы» – лучшее, что он сделал в кинематографе.
Об Иване Пырьеве
Еще до встречи с Иваном Александровичем Пырьевым я знал о его огромном на всех влиянии. Он все время что-то возглавлял: был председателем совета Дома кино, когда до Союза еще оставались годы, был директором «Мосфильма». Пырьев всегда был крупной общественной фигурой. Конечно, его фильмы, особенно «Кубанские казаки», были просто олицетворением лакировки, кинематографа культа личности. Только после смерти Пырьева многие признали, что нельзя относиться к его картинам, как к документу жизни, что это жанровое кино.