Не знаю, как для кого, но для меня самое главное в творчестве Достоевского – это огромное, необъятное стремление жить. Это страстное, непобедимое стремление делает его великим художником.

Россия наша рисовалась ему как неделимая безмерная душа, как океан необъятных противоречий. Но именно она, плетущаяся в то время в хвосте цивилизации Запада, представлялась ему как наиболее здоровая и способная дать всему миру нечто новое и великое.

Мысли о Достоевском прочно вошли в жизнь И. Пырьева.

Является ли эпоха Достоевского уже мертвой и прошлой для нашего времени? На этот вопрос лучше всего, как мне думается, ответил А. В. Луначарский в одной из своих статей о творчестве Достоевского, написанной им в 1931 году. «Для здоровой же части нашего общества, – писал он, – прежде всего для пролетариата, Достоевский интересен, с одной стороны, как гигантский памятник весьма важной в нашей истории эпохе, как своеобразный, но великий мастер взволнованного изложения и острого анализа и, наконец, как выразитель настроений распада и сомнений, на которые здоровые элементы нашего общества не должны закрывать глаза, поскольку им приходится и теперь жить бок о бок с «достоевщиной» своих общественных спутников…»

А разве сейчас, когда мы успешно строим светлое будущее, можно уже утверждать, что наше общество полностью спасено от «спутников достоевщины»?

Разве бок о бок с нами не живут еще старые мещанские предрассудки и наследия векового прошлого? Разве у нас нет своих смердяковых, нет «карамазовщины» и людей, которые, подобно Ивану Карамазову, считают своей житейской формулой «все дозволено».

«Братья Карамазовы» – это наша третья экранизация Достоевского, в ней Мы, в основном, придерживаемся того же принципа, что при экранизации «Идиота». Причем нужно сознаться, что нам предстоит несравненно более трудная задача.

«Карамазовы» – обширный, многоплановый, философский роман, одно из самых сложных произведений Достоевского.

В художественном смысле этот роман глубже всех предшествующих. Здесь достигнута необычайная острота характеров, высшая напряженность композиции, трагизм страстей, пороков и вдохновений. В своем содержании роман этот, как известно, полон глубоких противоречий, наряду с реакционно-мистическими воззрениями автора, в нем существуют и близкие для нашего современника передовые, гуманистические тенденции. Вследствие этого нам пришлось не только сокращать (ради емкости будущего фильма) некоторые сюжетные линии романа, не только убирать его церковный мистицизм и освобождаться от излишней болезненности и патологии, но и произвести некое переосмысливание. Действие романа, как известно, строится на широком фоне различных слоев общества шестидесятых годов прошлого столетия. Это потребовало от нас тщательного изучения эпохи, быта, обстановки и внешнего вида людей того времени.

Содержание романа мы намерены выразить прежде всего через внутреннюю жизнь его основных персонажей. Не отрывая их от конкретной бытовой обстановки, мы намерены максимально приблизить к зрителю их душевные переживания.

Почти все герои «Карамазовых» взяты автором в самом пределе, в самой крайности и острейшем выражении их споров и чувств. Это потребует от исполнителей глубокого проникновения в мир образов, абсолютной веры в предлагаемые романом обстоятельства, искренней взволнованности и максимальной выразительности страстей и переживаний, разумеется, без выспренности, без ложной многозначительности модного в наши дни натуралистического «бормотания». Философско-психологические проблемы романа потребуют от актеров не только горячего, пылкого сердца, но и пытливого ума, и внутренней сдержанности, и умения слушать партнера (искать в нем «объект»), а главное играть – «глаза в глаза».

Глаза способны сказать иной раз больше, чем самая многословная тирада. В них может отразиться и тайный трепет скрытого волнения, и открытая страсть, и быстрая смена противоречивых настроений, и затаенная надежда, решимость, радость, страх.

Именно глаза, глаза актера должны стать в нашем фильме основным выразительным средством, призванным сообщить зрителю подлинную сущность мыслей, чувств и взаимоотношений персонажей.

Это потребует от главного оператора фильма тщательной, своеобразной работы над портретом исполнителей, особенно: над выразительностью их лиц и глаз.

И это же в какой-то степени должно определить стиль картины и форму ее изобразительного решения.

Не меньшее значение, чем глазам, мы придаем и слову, и будем добиваться от наших актеров живого, естественного ритма диалога и особой музыкальности их речи. Мы намерены до минимума сократить внешний показ происходящего, избегать по возможности длинных, многоплановых панорам и замысловатых ракурсов съемки. В этом случае от актеров мы будем требовать пластической выразительности, сдержанности их движений и весьма экономной жестикуляции.

В нашем фильме будут заняты актеры разных школ, разных направлений и даже (что самое сложное) разной квалификации и способностей. Режиссуре за весьма короткий срок надлежит помочь им играть не только в одной манере, но и на одном уровне, то есть создать из них единый, хорошо играющий ансамбль. Причем в понятие ансамбль мы думаем включить не только исполнителей основных ролей, но и эпизодических (которых в сценарии довольно много) и даже, возможно, исполнителей групповых и массовых сцен. Герой – эпизод – масса нередко составляют в картине одно неразрывное целое.

По этой причине каждого человека, могущего попасть в кадр, мы будем подбирать творчески, обращая особое внимание на его костюм, грим, и стремиться к тому, чтобы во время съемки его поведение было естественным и правдивым. Небрежный грим, костюм или неправильное поведение даже одного человека в массовке может нарушить и испортить впечатление самой прекрасной сцены. И наоборот, тщательно и хорошо подобранные исполнители групповых и массовых сцен во многом помогут игре основных героев и создадут в фильме необходимую атмосферу времени и единый образ народа.

Какой же будет наш фильм; цветной или черно-белый? Если обратиться к иллюстрациям изданий творчества Достоевского, то можно увидеть стремление всех художников решить их графическими средствами, то есть в гравюре. Очевидно, язык графики казался им наиболее верным для передачи суровой атмосферы произведений Достоевского.

И все-таки нам хочется делать «Карамазовых» так же, как в свое время «Идиота», – в цвете.